Майкл Коннелли - «Линкольн» для адвоката

«Гиннесс» продолжал действовать на Мэгги. Она запьянела на очаровательный, соблазнительный лад, о чем говорила ее несколько ироническая, кривоватая улыбка. Она никогда не делалась вульгарной, неприятной или агрессивной под воздействием алкоголя. Она всегда становилась милее, добрее, человечнее. Вероятно, благодаря этому мы обзавелись совместным ребенком.

– Пожалуй, тебе лучше сейчас не пить вина, – заметил я. – А то завтра голова будет трещать.

– Обо мне не беспокойся. Я сама решу, что и когда пить.

Она улыбнулась мне, и я ответил ей тем же.

– Как ты вообще, Холлер? Я серьезно.

– Прекрасно. А ты? Я тоже серьезно.

– Лучше не бывает. С Лорной у вас уже все закончилось?

– Угу, и мы даже друзья.

– А нас с тобой как можно назвать?

– Не знаю. Иногда, наверное, противниками, я полагаю.

Она покачала головой:

– Мы не противники, если не ведем одно судебное дело. К тому же я всегда на страже твоих интересов. Как с этим подонком Корлиссом.

– Спасибо за помощь, но он все равно успел навредить.

– Я просто не могу уважать прокурора, который пользуется услугами тюремных стукачей. И тут не имеет значения, что твой клиент еще больший подонок.

– Он ни за что не скажет, что именно, по словам Корлисса, наболтал мой парень.

– Ты о ком?

– Да о Минтоне. Просто намекнул, что у него появился информатор. Он не собирался раскрывать все карты.

– Это непорядочно.

– Так и есть. Конечно, все дело в официальной передаче документов, но судью нам назначат только после предъявления обвинения. Так что мне пока еще некому жаловаться, и Минтон это прекрасно понимает. Поэтому ты совершенно права – играет он не по-честному.

Ее щеки порозовели. Я сумел нажать на нужные кнопки, и она рассердилась. Для Мэгги единственным способом победить была честная игра, игра по правилам. Вот почему она являлась хорошим прокурором.

Мы сидели в углу на длинной, обитой материей скамье, тянувшейся вдоль стены. Мэгги наклонилась ко мне сказать что-то на ухо, но не рассчитала, и мы стукнулись головами. Она рассмеялась, потом сделала еще одну попытку и, понизив голос, заговорила:

– Якобы Корлисс спросил твоего парня, за что его арестовали, и тот сказал, что дал одной суке то, чего она заслуживала, – ударил ее кулаком, когда она открыла ему дверь.

Мэгги опять подалась назад, но сделала это слишком быстро и у нее закружилась голова.

– Ты в порядке?

– Да, но давай сменим тему? Я больше не хочу говорить о работе. Слишком много всяких козлов, это угнетает.

– Конечно.

Официант как раз принес вино и спагетти – все сразу. Вино оказалось хорошим, и от тарелок исходил домашний уют. Мы молча принялись за еду. Потом ни с того ни с сего, как гром среди ясного неба, Мэгги вдруг выдала:

– Признайся: ты ведь ничего не знал о Корлиссе? Абсолютно ничего, пока меня черт не дернул протрепаться.

– Я знал, что Минтон что-то скрывает. Я предполагал, что тюремный сту…

– Чушь. Ты напоил меня, чтобы выведать сведения.

– Ух, по-моему, когда мы встретились, ты уже была пьяна.

На какой-то момент вилка со свисающей макарониной застыла в ее руке над блюдом, затем она повернула ее зубчиками в мою сторону.

– Протест принят. Так как с нашей дочерью?

Я и не ожидал, что она вспомнит, и пожал плечами:

– Думаю, ты справедливо высказала мне на прошлой неделе. Нам с ней нужно больше общаться. Отец должен играть более значительную роль в жизни ребенка.

– Ну и?..

– Ну и я хочу играть эту более значительную роль. Мне нравится видеть, как она меняется, развивается. В ту субботу, когда я повел ее в кино, я сидел чуть поодаль, так что мог наблюдать со стороны, как она смотрит на экран, и смотреть как бы ее глазами, понимаешь?

– Да-да, у меня то же самое, я понимаю.

– Так что не знаю… Я думал – может, нам составить какой-то график? Чтобы мы регулярно встречались. Она могла бы иногда оставаться у меня ночевать – ну то есть если захочет.

– Ты уверен в том, что сейчас говоришь? Это что-то новенькое.

– Да, потому что я раньше как следует ее не знал. Ну, когда она была маленькой, я не умел по-настоящему с ней общаться и толком не понимал, что с ней делать. Чувствовал себя неловким, не представлял, как себя вести. А теперь все не так. Мне нравится с ней разговаривать, просто находиться рядом. Я учусь у нее больше, чем она у меня, – это абсолютно точно.

Неожиданно я почувствовал на моей ноге руку Мэгги.

– Здорово, – сказала она. – Я очень рада от тебя такое слышать. Но надо двигаться не торопясь, постепенно, не спешить. Ты не слишком-то часто общался с ней последние четыре года, и я не хочу, чтобы она прониклась надеждами, а потом ты исчез с горизонта.

– Я понимаю. Мы можем взять такой темп, какой тебя устроит. Просто имей в виду: теперь я намерен больше присутствовать в ее жизни. Обещаю.

Мэгги улыбнулась мне с желанием верить. Сам себе я пообещал то же самое.

– Что ж, замечательно. Я действительно рада. Тогда прямо возьмем календарь, наметим числа и посмотрим, как пойдет.

Она убрала руку с моего колена, и мы продолжили ужин молча, пока почти все не доели. И тут Мэгги еще раз меня удивила.

– Кажется, я не смогу сегодня вести машину, – сказала она вдруг.

– Мне пришло в голову то же самое.

– Нет, по-моему, ты абсолютно в форме. Ты выпил всего полпинты в па…

– Нет, я имел в виду, что подумал то же самое о тебе. Но ты не беспокойся, я отвезу тебя домой.

– Спасибо.

Потом она опять протянула руку под столом и положила мне на запястье.

– А утром отвезешь обратно до машины?

Мэгги нежно мне улыбалась. Я смотрел на нее, стараясь постичь эту женщину, которая четыре года назад выставила меня вон. Женщину, которую мне почему-то так и не удалось вычеркнуть из своей жизни. Разрыв с ней толкнул меня очертя голову удариться в новую связь. И я знал с самого начала – долго она не продлится.

– Конечно, – ответил я. – Непременно.

Пробудившись, я обнаружил свою восьмилетнюю дочь спящей между мной и моей бывшей женой. Из готического, как в кафедральном соборе, окна высоко в стене лился утренний свет. Когда я раньше жил здесь, оно всегда действовало мне на нервы, потому что впускало спозаранок слишком много света. Глядя на световой узор на наклонном потолке, я мысленно прокрутил случившееся вчера и вспомнил, что в итоге выпил в ресторане почти всю бутылку вина, оставив один бокал. Я отвез Мэгги домой, проводил в квартиру, где увидел, что наша дочь уже спит – в собственной постели.

Потом, отпустив приходящую няню, Мэгги откупорила еще одну бутылку вина. Когда и с ней было покончено, она взяла меня за руку и повела в спальню, которую мы делили четыре года, а потом, следующие четыре года, – уже нет. Сейчас меня беспокоило, что после выпитого я совершенно не помнил, стало ли мое возвращение в спальню триумфом или, наоборот, фиаско. Также не мог восстановить в памяти, какие слова я говорил и какие обещания, возможно, давал.