Себастьян Фитцек - Терапия

Двери аудитории были плотно закрыты, поэтому доктор Рот быстро вышел на улицу, чтобы попытаться заглянуть внутрь сквозь занавешенные окна. Несколько минут назад Ларенц поведал ему окончание истории, и он сразу же поспешил вниз узнать, как дела у Мальциуса и адвокатов. В глубине души он надеялся, что профессор, по обыкновению, пустится в многословные объяснения. Его надежды оправдались. Раз профессор показывает слайды, это продлится еще как минимум минут пятнадцать. И Рот поспешил обратно, к тому же надо было еще зайти в больничную аптеку. Через три минуты он, запыхавшись, стоял у двери 1245. Наскоро причесавшись, он прильнул к глазку на светло-серой металлической двери. Привязанный Ларенц все так же лежал на кровати и смотрел в потолок. Рот почему-то медлил. Но потом все-таки вставил тяжелый железный ключ в старый замок. Дверь отворилась, лишь только он повернул ключ вправо.

— Вы вернулись. — Ларенц приподнял голову и повернулся к вошедшему.

— Да, это я. — Левая рука Рота лежала в кармане, скрывая от пациента, что карман не пуст.

— Итак, вы передумали?

Рот подошел к зарешеченному окну и молча посмотрел на темный, засыпанный снегом двор. Первые хлопья выпали сегодня утром, скрыв убогий бетонированный подъезд к клинике.

— Вы принесли то, о чем я умолял вас?

— Да, но…

— Никаких но! Не может быть «но», если вы меня внимательно слушали.

Ларенц был прав. И Рот знал это. И тем не менее он сомневался. План был слишком рискован.

— Ну давайте же! У нас не так много времени, мой молодой друг. Они должны были появиться здесь уже полчаса тому назад.

— Хорошо. Ради вас прыгну выше головы. Потому что вы были так откровенны со мной. Но большего от меня не просите.

Рот разжал руку в кармане, выпустив пузырек с таблетками. Умелыми движениями быстро развязал путы. Виктор с удовольствием потер освобожденные щиколотки и запястья.

— Спасибо. Это прекрасно.

— Пожалуйста. У нас осталось минут десять. Потом я должен буду вас вновь привязать. Может, хотите умыться?

— Нет. Вы знаете, чего мне хочется.

— Свободы?

— Да.

— Это невозможно. Я не могу вам ее дать, и вы это прекрасно знаете.

— Но почему же? Не понимаю. Теперь, когда вы знаете всю историю.

— Действительно?

— Разумеется. Я же все вам рассказал.

— Не думаю. — Рот покачал головой, тяжело вздохнув. — У меня, наоборот, сложилось впечатление, что вы скрываете от меня нечто важное. И вы прекрасно знаете, что я имею в виду.

— Правда? — хитровато ухмыльнулся Ларенц.

— Что тут смешного?

— Ничего, — еще шире заулыбался Виктор. — Совсем ничего. Я только думал, когда же вы наконец обратите на это внимание.

Откашлявшись, профессор Мальциус сделал еще глоток воды и продолжил монотонную лекцию. Сомнительная честь быть его слушателями обычно выпадала лишь избранным врачам, пациентам и студентам.

— В силу своей шизофрении Ларенц пребывал в мире видений. Поначалу время от времени, а впоследствии перманентно. Приступы помогали ему вытеснить из сознания тот факт, что он отравлял Жози. Если угодно, срабатывал инстинкт самосохранения. Виктор вытеснял из сознания, что он дает дочери вещества, вызывающие у нее приступы аллергии. Не только в глазах других, но в собственных глазах он был любящим отцом, который даже пожертвовал своей карьерой и профессией ради заботы о дочери. Он настойчиво искал причину ее страданий и показывал Жози всем возможным специалистам, за исключением аллерголога, хотя этот визит был обязателен при проявлявшихся симптомах. Чем сильнее развивалась его болезнь, тем безумнее становились его видения. Его отношение к жене ухудшилось, более того — у него появилась навязчивая мысль, что Изабель связана с болезнью Жозефины. Он действительно полагал, будто она, а не он сам представляет угрозу для дочери.

— Если все происходило именно так, как вы нам рассказываете, значит, при совершении преступления он был в состоянии невменяемости.

На этот раз слово взял Фрейманн, двухметровый великан с грубыми чертами лица. Он был одет в синий блейзер с двумя рядами ярких пуговиц, серые фланелевые брюки, в карман которых спускалась золотая цепочка от часов.

Мальциус ответил ему поучительным тоном, каким говорят с плохо воспитанным ребенком:

— Уважаемые господа, я лишь излагаю вам факты в том виде, в каком они нам известны в настоящий момент. А делать юридические заключения я предоставляю вам. Но, разумеется, я с вами согласен: в том состоянии Виктор Ларенц не отвечал за свои поступки. В любом случае у него никогда не было намерения убить дочь. Он лишь хотел удержать ее в своей зависимости. И в конечном итоге к смерти Жозефины привело не отравление лекарствами. Она умерла от случайного удушения.

Профессор нажал кнопку на пульте, и на стене появился новый слайд. Это была вилла Ларенцев на острове Шваненвердер в Ваннзее.

— Перед вами дом, вернее сказать, имение семьи.

Фрейманн и Ланен вновь нетерпеливо кивнули.

— Во время своего наиболее тяжелого приступа доктор Ларенц вообразил, что находится на вымышленном острове Паркум в Северном море. На самом деле он играл с Жози в саду. Он услышал голоса и увидел Изабеллу, которая в тот момент была в городе. Как я уже упоминал, им овладела мысль, что жена являет собой угрозу для Жозефины. Ему показалось, что Изабель хочет причинить девочке что-то плохое, и он спрятался с дочкой в лодочном домике у самой воды.

На следующем слайде возник рубленый дом на берегу озера.

— Он приказал Жозефине сидеть тихо, чтобы Изабель их не услышала. Когда она не захотела его послушаться, он зажал ей рот и опустил ее голову под воду. Он держал ее там долго, пока она не задохнулась.

Юристы зашушукались, и до Мальциуса долетели обрывки фраз: «параграфы двадцать, шестьдесят три», «принудительное помещение».

— Если мне будет позволено обратить ваше внимание еще на одну важную деталь, — прервал он шепот адвокатов, — я не юрист, но вы мне сказали, что суд будет разбирать, имело ли место убийство или несчастный случай.

— Среди прочего, да.

— Как я уже говорил, очевидно, что доктор Ларенц никоим образом не собирался убивать дочь, потому что очень сильно любил ее. Когда он осознал, что наделал, у него начались новые приступы шизофрении. Ему захотелось повернуть время вспять и все изменить. Болезнь Жозефины. Ее страдания. И, главным образом, ее смерть. Он поехал к аллергологу на Уландштрассе, как он считал, вместе с Жозефиной. Приемная была переполнена. Никто не обратил внимания, что он пришел один. Никто не удивился, что он пришел без записи, потому что в последнее время новая медсестра порой делала ошибки в журнале. Поэтому ни врач, доктор Грольке, ни приехавшая вскоре полиция не сомневались, что девочка действительно пропала из приемной, пока отец ходил в туалет. У Виктора Ларенца случился коллапс, и его сразу доставили к нам. Вплоть до последнего месяца мы безуспешно пытались его лечить, но, как оказалось, напрасно. Мы полагали, что причина его тяжелого состояния коренится в исчезновении дочери, и не могли понять, почему ему не помогают обычные психотропные средства. Наоборот: день ото дня, месяц от месяца ему становилось все хуже. Мы не знали, что он сам повинен в пропаже Жози, совершенно неправильно оценивали его случай и лечили его от тяжелой депрессии. Однако его состояние ухудшалось, окончившись кататоническим ступором. [12] Кататонический ступор характеризуется двигательной заторможенностью и молчанием, когда у больного нарушены все виды деятельности, в том числе инстинктивная. Как мы теперь знаем, все это время он непрерывно находился в плену своих иллюзий. Он якобы жил на острове Паркум с собакой Синдбадом, общался там с бургомистром Хальберштадтом и паромщиком Бургом и работал над интервью. Но ничего такого на самом деле не было.