Владимир Орешкин - Вдох Прорвы

Почему? Что в жизни, — такой простой, животной, полной грызни, желания денег, инстинкта деторождения, других инстинктов, из которых эта дерьмовая жизнь вся и состоит, что в ней такого, — что никогда не хочется уходить из нее?..

Почему я не хочу умирать, лежу под кухонным столом с ножом в руках, и не перережу себе горло, чтобы прекратить эту бессмыслицу разом, а покочевряжусь еще немного, вылезу из-под стола и примусь завершать свой «первомайский» салат? Что?..

Почему, как подумаешь об этом, становится страшно. Страшно, — и все… Ничего, кроме страха, в той стороне нет. Где мысли о конце жизни.

А ведь уходить из нее так легко и небольно…

Потом был четвертый раз, — потом я перестал считать.

Но каждый раз я возвращался, — можно было бы при таком постоянстве привыкнуть к этому процессу. Как привыкаешь к чему угодно другому…

Но этот устроен каким-то другим способом. Привыкнуть к нему нельзя.

Можно, лишь, — от него устать.

В конце сентября, когда возвращался под вечер с последней заявки, вообще провалялся несколько часов. Это случилось недалеко от Сокольников, там есть такая забавная улица, называется «Матросская тишина». На этой улице, — тюрьма. Должно быть, первыми посетителями ее были мореманы, там они много спали, раз это место так поэтично называется. Но есть там и жилые дома. Я поменял терморегулятор в «Бирюсе», позвонил Захару, отметился, что на сегодня все, и двинул пешком до метро.

И недалеко от прохожих, на задворках какого-то переулка, у забора, отрубился… За минуту или две до этого, я, последнее время, начинаю ощущать некоторое беспокойство, сродни предчувствию. Ну и, инстинктивно ищу местечко поукромнее и помягче, — в этот раз успел сойти с асфальта и сделать несколько шагов в сторону детской площадки.

Потерял сознание, когда было светло, начал приходить в себя, — в темноте.

— Эй, — кто-то толкал меня в плечо, — эй, мужик, ты живой?..

Первые секунды после этого я ничего не соображаю, не могу прийти в себя от счастья, что опять оказался в победителях. Так что под этот вопрос, я собирал себя из частей в единое целое. Радуясь процессу созидания.

— Эй, может тебе «скорую» вызвать?

Это я уже слышал когда-то, про скорую.

Открыл глаза и медленно сел. Мир восстанавливался из обломков, превращаясь в привычный, цельный и до противного знакомый.

— Ты не алкаш?.. — спросил мальчик. — Вроде от тебя не пахнет… Или ты обкуренный?..

— Я не алкаш и не наркоман, я — припадочный…

— Ты больной? — спросил мальчик.

— Я здоровый, как бык, — на мне бы пахать и пахать… Но я — припадочный. Иду, иду и потеряю сознание… Вот так вот.

— Пена изо рта не идет? — с интересом спросил подросток.

— Вроде нет, — чуть подумав, ответил я. — А ты кто?

— Я собираю бутылки.

— Так ты, — частный предприниматель?

— Я — бизнесмен. У меня на бутылки талант.

Чего-то на мне не хватало, что-то не так было в моем имидже… Кроссовок.

Я сунул руку в карман, — кошелька не было… И сумка с инструментом пропала.

Паспорт валялся метрах в пяти, за бетонной тумбой, там же лежали ключи от квартиры.

— Меня обчистили, — равнодушно сказал я, — пока был в отключке… Принеси, пожалуйста, документы, они вот там, — показал я, — и ключи. А то я домой не попаду.

— Это не я, — сказал мальчик.

— Конечно, не ты… Ты собираешь бутылки.

— Я — серьезно.

— И я — серьезно.

Мальчик поставил передо мной авоську, битком набитую тарой, и пошел за тумбу.

— Как ты разглядел? — искренне удивился он, возвращаясь с паспортом и ключами. — Там темно, да отсюда и не видно.

— Тоже талант, — сказал я.

Сказал и подумал: ведь на самом деле, как?.. Просто взял, и понял. Или догадался… Что здесь особенного… Куда же этим дебилам выкинуть мои документы. Больше некуда.

— Слушай, — сказал я, — бизнесмен, у меня еще одна просьба. Видишь, сперли кроссовки. Как я поеду домой босяком?.. Не найдешь взаймы, до завтра, где-нибудь пары обуви?

Мальчик задумался. Он знал, где взять обувь, и хотел мне помочь, — но что-то, о чем он сейчас думал, мешало ему.

— Хорошо, — сказал он, — я живу недалеко. У меня дома есть ботинки. Пошли.

— Родители ругаться не будут, что привел припадочного с улицы?

— Не будут.

Идти по тротуару в носках — забавно. Потому что теряешь осторожность. Идешь себе, вдруг камушек. И начинаешь прыгать на одной ноге, произнося про себя всякие заветные слова.

Подросток во всю заливался, ему было смешно.

— Тебе сколько лет? — спросил я.

— Тринадцать, в январе будет четырнадцать.

— Сколько стоят сейчас бутылки?

— Восемьдесят копеек штука… Это если не знать мест. Если знать места, — то рубль.

— Много за вечер собираешь?

— Рублей на пятьдесят-шестьдесят, — если знать места.

— Да ты больше меня зарабатываешь, — удивился я.

— У меня бизнес-план, — сказал он, — и принцип: деньги не цель, а средство.

— Да ты не дурак, — еще раз удивился я.

— Да, я такой… — согласился он.

Жил он в кирпичном пятиэтажном доме, так что мы поднимались на третий пешком.

Его дверь была стальным произведением искусства. Когда он ковырялся в ней длинным, похожим на сейфовый, ключом, пришла моя очередь улыбнуться, — так они не сочетались: непробиваемая монументальность входа, и щуплая фигурка мальчика, одетого в поношенное, и с огромной, полной пустых пивных бутылок авоськой.

— Что ржешь? — спросил он.

— Да мы с тобой так похожи… Только ты — выше классом.

— Ты точно ботинки вернешь?.. Не обманываешь?

И тут меня ослепил блеск и красота.

Квартирка у ребенка была под стать железной двери, — что надо… С порога глаза слепил настоящий евроремонт: стены ненавязчивого желтоватого оттенка, свет, стелящийся по потолку и падающий дождем вниз, и идеальность дорогого пола… Должно быть, когда-то это была коммуналка, но потом над ней немало потрудились и сделали хоромы.

— А где твои? — спросил я, не решаясь ступить с порога на сверкающий благородными отсветами паркет.

— Это моя квартира, — сказал мальчик. — Я здесь живу один.

Мне бы удивиться или не поверить, или то и другое одновременно, — но в этот момент я вспомнил, что у меня стырили инструмент. Такой удар по бюджету, что трудно себе представить. Я и сам представлял только приблизительно, — выходило, месяца два работать, чтобы все это компенсировать.

— На бутылочном бизнесе квартирку отгрохал? — спросил я.

— Нет… У тебя какой размер?

— Сорок второй.

Он отодвинул дверцу шкафа, вмонтированного в стену, и мне открылись ряды полок, уставленных самой разнообразной обувью, моего размера.

— Слушай, — сказал я, — конечно, не мое дело, ты извини. Но я ничего не понимаю. Ты серьезно говоришь, что живешь один?