Калеб Карр - Ангел тьмы

Но доктор был не согласен. Он заметил, что, несмотря на возможный протест этой дамы против перспективы подобного приговора, некая потайная часть ее души, возможно, примет его — и, не исключено, даже с радостью. Мистер Мур с Маркусом скептически отнеслись было и к этой идее, но доктор продолжил объяснение. Тюрьма, сказал он, на самом деле усмирит противоречивые стремления духа Либби: потребность в изоляции при одновременном наличии окружающих; потребность в исполнении, по ее мнению, некой важной задачи (поскольку такой женщине, как Либби, без сомнения, поручат какой-нибудь важный «пост» среди заключенных, скажем, в женском блоке в Синг-Синге) — и в то же время ощущение того, что она противостоит принятым социальным нормам и авторитетам (в конце-то концов, она окажется арестанткой). К тому же оставалась ее страсть контролировать происходящее вокруг: многие преступники, по словам доктора, в особенности — той породы, что Либби, — втайне желали некоего руководства и дисциплины в собственной жизни (она, как он напомнил нам, смогла вынести не один час родоразрешения без единого громкого звука, чтобы не разбудить родителей); и, несмотря на то, что физический контроль в этом случае фактически будет состоять в заключении, Либби, с ее талантом к самообману, быстро убедит себя в том, что это именно она диктует условия происходящего. И она будет в некотором роде права, заметил доктор, поскольку в тюрьме окажется в силу собственных преступных деяний. Но все убеждения доктора в том, что Либби пойдет на сделку, кою ей собирается предложить мистер Пиктон, перевешивал один довод: мы раз за разом убеждались, что превыше всего — включая здоровье и безопасность своих же отпрысков — она ценит собственную жизнь, и возможности избежать смертной казни, сказал доктор, будет довольно, чтобы вынудить Либби к согласию даже без всех остальных воздействий.

Маркуса это объяснение удовлетворило, но мистер Мур по-прежнему питал сомнения; а мистер Пиктон, хоть и знал, что это единственный разумный выход, все еще чувствовал себя слегка обманутым оттого, что не мог вынести смертный приговор. Но доктор продолжал настаивать: на самом деле важно лишь то, что Либби Хатч поместят туда, где она больше не сможет получить доступ к детям — и тем более к собственному ребенку. Более того, знание о том, что мать ее заключена до конца своих дней, а не казнена, лишь поможет выздоровлению Клары Хатч, ведь девочка просто не вынесет чудовищной пожизненной ноши того, что сыграла роль с казни родной матери. Мисс Говард объявила, что это наилучший довод в пользу сделки; действительно, заметила она, учитывая, как казнь матери может повлиять на Клару, совершенно непонятно, почему мистер Пиктон не сделал пожизненное заключение для Либби своей первичной целью. Это замечание повлекло за собой довольно страстные заявления помощника окружного прокурора насчет непостижимого будущего и того, что какой-нибудь тюремный комендант — скажем, лет через двадцать-тридцать — вполне может попасться на удочку одного из эффектных представлений Либби, и аннулировать ту часть приговора, в которой сказано о недопустимости условно-досрочного освобождения. Доктор и мисс Говард, сказал он, сегодня немало сделали, чтобы объяснить ее зло, но не сделали ничего, чтобы извести его: такое решение под силу только смерти.

Тут доктор снова завелся — насчет того, как вообще наука сможет хоть что-то узнать о таких преступниках, как Либби, если государство только и делает, что жарит их всех и вешает. В общем, дискуссия эта, равно как и прочие с нею связанные, тянулась и тянулась до тех пор, пока солнце не село за железнодорожной станцией у холма. Наконец, в несколько минут десятого, раздался стук во входную дверь в контору мистера Пиктона. Эль Ниньо распахнул ее — и вошли мистер Дэрроу и мистер Максон; первый казался удивленным, но при виде окружающей сцены обрел уверенность, второй же, похоже, как и обычно, изрядно нервничал. Формально раскланявшись, Эль Ниньо провел эту пару во внутренний кабинет, и все мы встали.

— А! Максон, Дэрроу, — промолвил мистер Пиктон. — Весьма любезно с вашей стороны прийти так поздно вечером, да еще и в воскресенье.

— Я гляжу, у вас тут целая конференция, — заметил мистер Дэрроу, оглядев всех нас и вежливо кивнув. — Что, незадача с итоговой речью, мистер Пиктон?

— С итоговой речью? — изрек мистер Пиктон, разыгрывая удивление. — О! Чтоб вас кошки съели, да вы знаете, со всеми этими сегодняшними событиями, боюсь, я напрочь позабыл о дозировке аргументов! Впрочем, я не вполне уверен, что они нам понадобятся.

Он извлек трубку и зажал ее в зубах, чрезвычайно довольный собой.

Мистер Максон — который уже не раз сталкивался с мистером Пиктоном в суде и мог сообразить, когда этот человек что-то замышляет — забеспокоился еще сильнее.

— Что такое, Пиктон? — спросил он, поплотнее вдавливая пенсне в свой тонкий нос. — Что это у вас там?

— Да что у него может быть? — хмыкнул мистер Дэрроу. — Обвинение практически покончило со своим делом, мистер Пиктон. Надеюсь, вы не совершили ошибки, приберегая что-нибудь для финального спектакля. Судье Брауну, кажется, не по душе сторонники таких методов.

— Я знаю, — ответил мистер Пиктон. — А ваш коллега Максон, кстати, знает, что я это знаю. Поэтому, что бы «у меня там» ни было, оно вполне стоит того, чтобы вызвать вас сюда сегодня вечером — не так ли, Максон?

Мистер Максон, в отличие от мистера Дэрроу, похоже, принял это заявление близко к сердцу; и довольный сим фактом мистер Пиктон взглянул на меня:

— Юный Стиви? Не сбегаете ли вниз, не попросите ли Генри привести миссис Хатч — о, прошу прощения, миссис Хантер, — из камеры?

— Уже бегу, — крикнул я, кинувшись к двери. И, выскочив наружу, услышал, как мистер Пиктон продолжил:

— Доктор, не останетесь ли здесь с нами троими? Остальные могут пока сесть в наружном кабинете — мы же, в конце концов, не хотим смущать обвиняемую…

Промчавшись по коридору, я кинулся вниз по мраморным ступеням, перескакивая через две разом, к посту охранника на входе. Подскочив туда, я, не поднимая глаз, начал было:

— Мистер Пиктон хочет…

Но тут увидел, с кем говорю. То был вовсе не Генри, а один из тех здоровых мужчин, что следили за дверями зала суда во время процесса.

— Где Генри?

Человек посмотрел на меня с кислым лицом:

— А тебе-то что, мальчик?

Я пожал плечами:

— Ничего. Зато кое-что мистеру Пиктону — у него для Генри распоряжение.

Охранник кивнул на проходу себя за спиной с еще более раздраженным видом:

— Генри внизу. Охраняет заключенную.

Я услышал эти слова; я просто кивнул в ответ и даже не задумался. Но теперь, через столько прошедших лет, мне снова и снова безумно жаль, что я так и не сообразил, что же происходит.