Калеб Карр - Ангел тьмы

Я проснулся в понедельник как раз чуть позже половины девятого и обнаружил, что доктор и Сайрус готовятся ехать в Музей естественной истории. Миссис Лешко уже не в первый раз опаздывала, и Сайрус занимался варкой кофе — что могло закончиться с куда более успешным результатом, нежели у нашей русской стряпухи. Все втроем мы уселись в кухне и получили по большой кружке прекрасного южноамериканского отвара, а доктор пытался приободрить меня, зачитывая вслух передовицу «Таймс», которая касалась подвижек в расследовании «загадки безголового трупа». Выходило, что нижнюю часть торса до сих пор не опознанного трупа, завернутую все в ту же красную клеенку, что мы с Сайрусом видали на пирсе «Кьюнарда», прибило волнами к лесистому берегу у Андерклифф-авеню — аж на северной стороне Манхэттена. Полиция — чью теорию о чокнутом анатоме или студенте-медике отверг даже ими же нанятый коронер, обнаружив порядка двенадцати колотых ран и пару дыр от пуль 32-го калибра в разных частях тела, — изменила свои предположения, и теперь пыталась вызвать панику и волнение, заявляя, что тело принадлежит одному из двух душевнобольных, сбежавших из Психиатрической лечебницы в Кингз-парке на Лонг-Айленде пару недель назад. Эта байка, как все мы знали, была похожа на правду не больше первой — но чьей бы ни была несчастная душа, тело которой разнесло аж по всему городу, внимание, кое продолжал привлекать сей инцидент, только помогало нам легче справляться со своим делом.

Доктор с Сайрусом вышли чуть позже девяти, и хотя посещение Музея естественной истории обычно возлагалось на меня, утро выдалось промозглым и серым, и настрой мой был таким, что мысль остаться одному дома меня как-то утешила. И, разумеется, целесообразно было, чтобы кто-то попробовал выяснить, что же приключилось с миссис Лешко. Так что я проводил их до коляски и посмотрел, как они отъезжают, отвлекшись взглянуть на туманное небо, прежде чем отправляться обратно в дом.

Я открыл было дверь, как вдруг чей-то голос прошептал:

— Стиви!

Он доносился из-за живой изгороди с восточной стороны маленького дворика доктора. Осторожно прикрыв дверь, я прокрался к изгороди, заглянул за нее и увидел…

Кэт. Она вся сжалась у соседнего здания, одежда ее была крайне измята, волосы растрепаны, а на лице явно читалось измождение. Я не намного больше удивился бы, окажись она призраком или одной из тех мифических сирен, настолько за последние двенадцать часов я успел смириться с тем, что больше никогда не увижу ее.

— Кэт? — вымолвил я, понизив голос. А потом рванул вокруг изгороди прямиком к ней. — Какого черта ты делаешь? Давно тут сидишь?

— С четырех где-то, — ответила она, то и дело косясь на улицу, скорее — чтобы не встречаться со мной взглядом, нежели пытаясь что-то высмотреть. — Наверное. — Глаза ее увлажнились, и она принялась горестно и болезненно шмыгать носом, а когда утерлась старым грязным платком, тот оказался в крови.

— Но почему?

Она жалобно пожала плечами:

— Пришлось делать ноги оттуда — прошлой ночью он был ну просто маньяк. По правде говоря, иногда я не совсем уверена, что он не маньяк…

— Динь-Дон? — уточнил я, на что она кивнула. Я уставился себе под ноги. — Это я виноват, разве нет…

Она быстро покачала головой; в голубых глазах ее, по-прежнему избегавших смотреть на меня, набухали слезы:

— Все не так. По большей части, все равно… — Наконец она всхлипнула. — Стиви, у него еще три постоянных девчонки — три! А я самая старшая! Он никогда мне этого не говорил!

Я не знал, что и сказать: информация сия меня, конечно, не удивила, но сообщать ей об этом я не собирался.

— Так что ж, — попытался начать я, — у вас… у вас двоих спор там приключился или что?

— Драка у нас приключилась, вот что! — выдохнула она. — Я ему сказала: я вторую скрипку ради какой-то двенадцатилетней швали играть не буду!.. — И Кэт стукнула кулачком себе по лбу. — Да только теперь все мои вещи там…

Я слегка улыбнулся:

— Все твои вещи? Кэт, у тебя два платья, одно пальто и шаль…

— И папин старый бумажник! — возразила она. — Тот, с маминой фотографией — он тоже там!

Я посмотрел на нее в упор.

— Но ведь гадко не поэтому, верно? — И коснулся ее локтя, чтобы она посмотрела на меня. — Он больше не даст тебе марафету, да?

— Ублюдок, — пробормотала она, всхлипывая снова. — Он знает, как мне это сейчас нужно, он поклялся, что никогда не откажет. — Наконец она взглянула в мои глаза, очень жалобно, потом резко бросилась ко мне. — Стиви, у меня будто череп мозгам стал тесен, так мне этого сейчас не хватает!

Я обнял ее дрожащие плечи.

— Пойдем-ка внутрь, — сказал я, — немного крепкого кофе, и тебе полегчает.

Я поднял ее и почти донес до парадной двери, и тут она испуганно замялась.

— Они — они все уехали, так ведь? — спросила она, оглядывая окна гостиной. — Я ждала, чтоб они уехали, не хотела тебе никаких неприятностей…

— Уехали, — заверил я так убедительно, как только мог. — Только все равно никаких неприятностей бы и не было. Доктор не из таких.

Но когда мы входили, она все равно подозрительно хмыкнула.

Я провел ее в кухню — к кружке Сайрусова кофе. Глаза ее расширились, когда она начала пить и рассматривать дом, — и, признаюсь, при виде этого взгляда намерение привлечь ее к работе на доктора вновь всплыло у меня в мыслях. Поэтому я отвел ее наверх в гостиную, чтобы у нее создалось полное впечатление. Приободренная крепким кофе, Кэт начала двигаться смелее и даже улыбалась, дивясь на все чудные и прекрасные вещи, что были у доктора, а еще больше — тому, что я тут живу.

— Он тебя, поди, работой мучает, — сказала она, открывая серебряный портсигар на мраморной каминной полке.

— Да у него не работа тяжелая, — ответил я, усевшись в докторово кресло, будто хозяин дома. — Он заставляет меня учиться.

— Учиться? — изумилась Кэт, и лицо ее исполнилось едва ли не отвращением. — Какого черта ради?

Я пожал плечами:

— Говорит, если я хочу когда-нибудь сам жить в таком же доме, учеба меня туда и приведет.

— Нашел кого дурить! — возмутилась она. — Спорим, его сюда не учеба привела.

Я снова лишь пожал плечами, не желая признавать, что доктору помогли деньги.

— Хотя я понимаю, почему тебе так все нравится, — продолжала Кэт, осматриваясь. — Вся Гудзон-стрит и в подметки не годится, точно говорю.

При этих словах меня неожиданно посетила мысль — ей, наверное, стоило прийти мне в голову, как только я увидел Кэт, если б не беспокойство о ней, кое с такой силой овладело моим разумом.

— Кэт, — медленно проговорил я, взвешивая идею, — сколько ты провела в притоне Пыльников?

Она села в большое мягкое кресло, обняв себя руками так, будто мерзла, и поежилась, отхлебывая кофе: