Кристофер Райх - Банкир дьявола

— «Лабиринт Билитис», — повторил Габриэль.

Посылка прибыла.

Узкие, сырые, с подтеками на сложенных из известняка стенах коридоры тюрьмы Санте, славящейся строгостью режима, тянулись перед Чапелом, словно покрытые плесенью веков переходы некой древней усыпальницы. Стоило ему углубиться в них всего на пять шагов, как он почувствовал, будто стены стали смыкаться вокруг него и плечи придавила какая-то зловещая тяжесть. В тюрьмах до этого ему не доводилось бывать никогда. Здесь он был посетителем, одним из хороших парней. И все же это место его пугало.

В Санте попадали худшие из худших. Убийцы, насильники, террористы. Где-то здесь отбывал пожизненный срок знаменитый международный террорист Ильич Рамирес Санчес, более известный под именем Карлос Шакал. Сам капитан Дрейфус [16] Дрейфус, Альфред — офицер французского Генерального штаба, еврей родом из Эльзаса, герой нашумевшего процесса 1894–1906 гг. по делу о шпионаже в пользу Германской империи. провел здесь целый год после возвращения с Чертова острова во Французской Гвиане.

Чапел шел рядом с Леклерком, Сара следовала на шаг позади. По дороге сопровождающие их французы рассказывали об обстоятельствах ареста.

— Согласно паспорту, его зовут Шарль Франсуа. У него имелся при себе билет до Дубая и обратно на то же имя.

— Кто расплатился за билет? — поинтересовался Чапел.

— Оплата кредитной картой. На Клода Франсуа.

Франсуа. Один и тот же псевдоним на протяжении двадцати лет.

— Он заговорил? — спросила Сара.

— Не издал ни звука, — сообщил Леклерк. — Он хорошо закален, этот тип. Самодисциплина. У него на теле несколько шрамов. Я бы сказал, он побывал в лагере подготовки террористов. Мы спрашивали насчет его паспорта в иммиграционной службе. Все, что у них на него есть, — это поездка в Афины прошлым летом.

— Афины, — проворчала Сара. — Прекрасная стартовая площадка для прыжка в неизвестное.

— Мы знаем только, куда отправился из Франции, — посетовал Леклерк. — Возможно, затем он взял другой билет на другое имя. Он стреляный воробей, этот мальчишка.

Постепенно они перешли на маршевый шаг. Расстрельная команда шла приводить приговор в исполнение.

— Девушка до сих пор в отключке? — осведомилась Сара.

— Очнулась час назад, но доктора пока запрещают с ней разговаривать. Они напичкали ее стероидами, чтобы остановить опухание мозга.

— Что вы с ней делали? — спросил Чапел.

— Она неудачно упала. Трещина в черепе. И десять швов над ухом. Недели две будет мучиться головными болями. Это послужит ей уроком, нечего якшаться с подонками.

Леклерк остановился перед широкой черной железной дверью. Поверхность была усеяна заклепками размером с монету. Вот только замок был совсем новый. Краешек его виднелся в скважине — настолько древней, что та вполне могла бы украшать камеру Эдмона Дантеса в замке Иф. С других этажей тюрьмы проникали разные звуки. Где-то стучали металлической кружкой по стенам. В причудливо изогнутых трубах журчала вода. Но тревожнее всего были отрывистые мучительные вопли, обрывающиеся на середине крика, словно прерванные ножом гильотины.

— Можете слушать из соседней камеры, — предложил Леклерк, наматывая на костяшки пальцев боксерские бинты.

— Вы же сказали, что он еще мальчишка, — запротестовал Чапел.

— Тут мальчишек не бывает. Очень жаль, что вы разминулись с доктором Бак. Она только что ушла. Вы с ней могли бы взяться за руки и вместе помолиться за эту скотину. Ничего, скоро мы ему развяжем язык.

Чапел положил руку на грудь Леклерка:

— Позвольте мне с ним поговорить.

— Хорошо владеете французским?

— Он говорит по-английски.

— Откуда вы знаете?

Леклерк протиснулся вперед Чапела и вставил ключ в замок.

— Назовем это интуицией.

— Извини, друг, — произнес Леклерк по-французски и перешел на английский: — Теперь не время для интуиции.

Сара оперлась плечом о дверь и наклонилась, чтобы оказаться лицом к лицу с Леклерком. На его верхней губе бусинками проступил пот, в тусклом освещении коридора он выглядел мертвенно-бледным и совсем больным.

— Будет тебе. Пускай Адам попробует.

— Что вы разузнали в Цюрихе? Расскажите, тогда, может, и отпущу вашего дружка.

Сара поглядела на Чапела, затем опять на Леклерка, словно выбирая, на чью сторону встать.

— Да все одно и то же, — посетовала она. — Еще один номерной счет. Куча документов. Если это вам чем-то поможет, знайте, что счет в Германии открыт на Клода Франсуа.

— Мы говорили о Швейцарии. О Банке Менца. Не зря же вы ездили в Цюрих. Слишком уж вы туда спешили.

— Вы же знаете Адама, — пожаловалась она. — Неисправимый оптимист.

Оптимист. Леклерк презрительно сощурил глаза. Наивный и сентиментальный дурак, типичный для своей наивной и сентиментальной страны. Он оценивающе посмотрел на Чапела, словно снимал с него мерку для костюма.

— Десять минут, — сказал он, отпирая дверь камеры. — Я тоже спешу. Похороны Сантоса Бабтиста назначены на пять часов. Мне хочется успеть принести соболезнования.

— Он в наручниках? — спросил Чапел.

— А вы как думаете?

Чапел протянул руку ладонью вверх. Леклерк уронил в нее маленький ключик:

— Десять минут. — И прибавил по-французски: — Ну что ж, удачи.

Дверь с шумом закрылась. Чапел сделал шаг и очутился посреди камеры. Она была совсем крошечной. В этом замкнутом пространстве чувствовалось нечто пугающее. Стены были покрашены блестящей зеленой краской. С потолка свисала одинокая лампочка. В камере было бы чрезвычайно чисто, если бы не кровяной потек на стене, похожий на яростный восклицательный знак. Молодой парень, столкнувшийся с ним в коридоре больницы Сальпетриер, сидел за грубо сколоченным деревянным столом, держа перед собой руки, скованные наручниками. Голова была опущена.

— Ну, здравствуй, — сказал Чапел, садясь на стул, стоящий по другую сторону стола. — Кажется, мы уже встречались. Как бы там ни было, я хочу тебя поблагодарить. Лично. Сам понимаешь, за…

Чапел прокашлялся. Ему требовалось подыскать правильные слова. За что? За то, что парень его не убил? За то, что действовал как человек, а не ослепленный своей верой в святое дело мясник? Он оглянулся на дверь. Может, это была не такая уж и блестящая идея — поговорить с этим пацаном после всего того, что произошло. В чем-то Леклерк был прав: парень уже не мальчик и сложен он как профессиональный атлет — ни дать ни взять хавбек, играющий в Национальной лиге американского футбола.

Тут пленник поднял голову, и Чапел впервые увидел его лицо. Правый глаз заплыл и побагровел. Капилляры на радужной оболочке лопнули, и это делало взгляд почти демоническим. Губа была рассечена и кровоточила. Чапел не знал, объясняется это последствиями обстоятельств ареста или результатом работы Леклерка. В конце концов, какая разница. Он ощутил за собой вину и почувствовал ответственность. Нельзя позволить озверевшему от уязвленного самолюбия Леклерку, с его обмотанными боксерским бинтом костяшками пальцев, продолжать в том же духе. Он взял с ладони ключ, обошел пленника и расстегнул на нем наручники. Юноша потряс кистями рук, восстанавливая в них кровообращение, но не поблагодарил Чапела, да и вообще никак не отреагировал на его появление в камере.