Скотт Туроу - Законы отцов наших

Дубински со свойственным ему сарказмом выдал предсказание. Это было последнее, что мне удалось услышать с соседнего столика. Он говорил о роли Эдгара в проталкивании пенитенциарной реформы.

— Эдгар посещает тюрьмы два раза в месяц, везде сует там нос, наводя ужас на начальство, — сказал Стью, после чего раздался смех, невероятно гнусавый, с ироническим оттенком. Он смеялся так громко, что слышно было даже по нашу сторону перегородки. Очевидно, ему в голову пришла очень забавная мысль. — А теперь он может ездить туда и по воскресеньям, — добавил, продолжая смеяться, Дубински.

15 ноября на Молле собралось свыше миллиона демонстрантов, протестовавших против войны. Конгресс, встревоженный этим событием, принял закон о лотерейной системе призыва. Теперь молодые люди призывного возраста вместо того, чтобы трястись от страха, годами находясь в подвешенном состоянии, должны были перетерпеть лишь одну ночь, в течение которой решалась их судьба. Одних заберут, другие останутся.

Я быстро разглядел в лотерее ее истинную суть, позорную попытку разделить молодежь, лишить ее боевого духа. Однако в душе я был близок к ликованию. Ведь еще несколько дней назад я понуро ждал своей очереди, почти смирившись с участью пушечного мяса, а теперь появился шанс избежать ее.

Лотерея была назначена на второе декабря в 17.00 по нашему времени. Мы смотрели ее по телевидению в своей квартире. Вместе с нами были Хоби и Люси. Пришел и Майкл Фрейн. Сонни сидела рядом со мной и держала меня за руку. После местных новостей на экране появился Уолтер Кронкайт в прямой передаче из Вашингтона. Именно таким я и представлял себе военный трибунал — точь-в-точь кучка стариканов на помосте. Какой-то конгрессмен вытащил первую маленькую капсулу из вращающегося барабана. Пожилой полковник прочитал дату — четырнадцатое сентября — и повесил бумажку на доску, находившуюся за ним. Цель лотереи состояла в том, чтобы расположить все дни года наугад, в том порядке, в каком капсулы будут выниматься из барабана. И в этом же порядке будут призываться призывники. Если родился четырнадцатого сентября, тебя призовут первым. С другой стороны, если бумажка с днем рождения Хоби или моим будет вытащена гораздо позже, то она, по нашим подсчетам, должна оказаться двухсотой. Двести было тем барьером, перевалить за который означало получить свободу.

Члены молодежной комиссии по отбору юношей для военной службы, сформированной по приказу президента Никсона, выхватывали из барабана капсулы. Дело у них спорилось. Это были парни призывного возраста с очень короткими стрижками, открывавшими оттопыренные уши. Такие ребята чуть ли не с детства отираются близ влиятельных людей, мечтая попасть в систему. Я презирал подобных типов. Один из этих жополизов вытащил мой день, двенадцатое марта. Он оказался по счету пятнадцатым. Я получу повестку о явке на призывной пункт к началу апреля.

— Редкое везение, — заметил я, однако шутка прозвучала невесело и глупо.

Не зная, что делать, я зачем-то встал с пола. Сонни обняла меня сзади и прижалась лицом к моей спине. На экране все еще суетились ушастики, запускавшие руки в барабан, но меня это уже не интересовало.

Возобновилась передача местных новостей, а номера из Вашингтона шли бегущей строкой внизу экрана. Я смотрел новости и, потрясенный случившимся, пытался представить себе свое будущее. В тот момент я ненавидел в Америке все. В Хартфорде двух студентов судили за преступный пасквиль: они опубликовали в университетской газете неприличную карикатуру на Никсона. В Чикаго за Дни ярости суду были преданы Марк Радд и «Метеорологи». А сага Хуаниты Райс, всколыхнувшая всю Калифорнию, продолжалась. В поисках девушки время от времени устраивали широкомасштабные облавы в пределах штата, а ее похитители выпускали различные воззвания, требуя, чтобы им предоставили возможность выступать по общенациональному телеканалу в течение пяти вечеров подряд.

С момента похищения девушки это дело стало предметом безрассудных тревог моей матери. Узнав о моих знакомствах в радикальной среде, она вбила себе в голову, что экстремисты могут похитить и меня. Думаю, так ее психика отреагировала на стрессовую нагрузку. В отличие от этой мнимой опасности, которая существовала лишь в ее болезненном воображении, Вьетнам был более чем реален.

Тем временем Хоби молча сидел перед телевизором, напряженно наблюдая за пробегавшими числами. Он не меньше моего хотел увильнуть от призыва, но избрал иной подход. Он поклялся, что явится на медкомиссию в женском платье и скажет, что находится в гомосексуальных отношениях со всеми видными черными коммунистами, начиная от Патриса Лумумбы и кончая Гэсом Холлом. Он также периодически привязывал свою ногу к шлакобетонной плите, пропустив веревку через лобок, чтобы усугубить последствия футбольной травмы, полученной еще в школе. Когда число извлеченных капсул перевалило за двести семьдесят пять, мы поняли, что ему больше нет необходимости во всех этих ухищрениях. Безутешно завидуя ему, я тем не менее заставил себя поцеловать его в лоб.

— Ведь хоть кому-то должно повезти, — сказал Хоби.

Из маниакальной осторожности он решил не ликовать, пока не извлекут трехсотую капсулу. Последним оказался Майкл — его дата рождения была трехсот сорок второй, и к тому же у него была категория 1-Y. Несмотря на то что Майкл вырос на ферме и все детство провел на свежем воздухе, помогая отцу косить траву, стоговать сено, пасти коров и выполнять прочие работы, его здоровье не отличалось особой крепостью. Он страдал от астмы и сенной лихорадки, включенных в расписание болезней, утвержденное министерством обороны, и поэтому его освободили от военной службы.

Мои родители возлагали на эту лотерею огромные надежды и отважились позвонить мне лишь на следующий день. Как сейчас помню, звонок раздался в 6.01 по центральному времени, в ту самую минуту, когда тариф на междугородные разговоры сокращался. Каковы бы ни были обстоятельства, отец никогда не нарушал своей догмы относительно денег.

Когда родители звонили мне по воскресеньям, мы с отцом почти не разговаривали. Обычно он задавал пару дежурных вопросов о моем здоровье или о погоде в Калифорнии, а затем передавал трубку матери, которая начинала тщательно выведывать у меня все, что ее интересовало, и следовала при этом списку тем, который она, как я знал, составляла целую неделю. Я живо представил себе мать, нервно комкавшую в руке носовой платок, и отца, сидящего достаточно близко, чтобы слышать все, но при этом делающего вид, что это его не слишком интересует. Сердце сжалось от боли. Для отца настал момент конфронтации с сыном-ренегатом, вызов, от которого он никогда не уклонялся.