Ричард Дейч - Карта монаха

Когда Майкл повернулся обратно, он увидел, что потолок надвигается, стремясь к воде, грозя обрушиться на него. Майкл ждал до последнего мгновения, затем сунул трубку компактного баллона в рот и погрузился под воду. Шлем у него на голове сидел все так же плотно, а закрепленный на нем фонарь выхватывал из потока яркий конус, мутный от солей. Расслабляться было нельзя. Поток становился все более мощным, и Майкл заметил, что туннель уходит вниз под углом, достаточным, чтобы помешать тому — кто бы он ни был, — кто пытается оторваться от дна и подняться наверх, к воздуху. Отталкиваясь от стен трубы, Майкл почувствовал, какая скользкая ее поверхность, и понял, что, пожелай он затормозить свое движение из сердца забытого мира, ничего у него не получится, поскольку не за что будет зацепиться. Он плыл по воле потока, влекомый волной, делая все возможное, чтобы не быть разбитым в лепешку о стену. Ногами он регулировал направление движения и отталкивался от приближающихся углов. В конце концов его, как из реактивной трубы, выбросило в открытый водоем. Но в нем он не задержался, потому что почувствовал, что течение опять затягивает его под воду — на этот раз в непроглядно-темный туннель, из которого его выплюнуло уже непосредственно в предрассветные воды Москвы-реки.

На холме возвышался Кремль, из-за шестидесятифутовой стены виднелся Большой Кремлевский дворец. Внешний мир только-только пробуждался от сна. Мимо цитадели катили машины, и никто не знал о другом мире, скрытом под этими зданиями — образцами архитектурного наследия.

Внезапно на поверхность выскочили Буш и Фетисов.

Фетисов откашливался и задыхался.

— Вы что, совсем лишились вашего американского ума?

— А мне казалось, русские должны быть выносливыми, — заметил Буш, загребая к берегу.

— Я потерял воздушный баллон, — тут же заняв оборонительную позицию, объяснил Фетисов.

Он подплыл к Майклу.

— Вы точно справитесь?

Майкл ответил уверенным кивком. Фетисов, как будто заразившись оптимизмом Майкла и успокоившись, отплыл.

Майкл посмотрел на плывущих впереди Буша и русского. Потом поднял глаза к небу и набрал полную грудь воздуха. Он хотел запомнить этот момент, это синее небо над головой, этот свежий воздух, наполняющий легкие. Потому что теперь, после увиденного в кремлевских подземельях, он знал правду, понимал, что ждет их впереди. И, зная и понимая все это, думал, что, возможно, сейчас в последний раз вдыхает свежий воздух свободы.

Стефан Келли переоделся в пару синих джинсов и белую оксфордскую рубашку. Все это обнаружилось в гардеробе. Его не удивило, что одежда сидит на нем идеально. Зайдя в ванную, он повернул кран и побрызгал холодной водой в лицо. Стоя над раковиной, посмотрел на себя в зеркало. Прежде это не приходило ему в голову, но теперь, глядя на свое лицо, он словно бы видел и другой образ: Майкла. Те же синие глаза, твердый подбородок, широкие плечи. Они больше походили друг на друга, чем Стефану казалось ранее. Сразу было видно, что они отец и сын.

Чувство вины, не покидавшее Стефана все эти годы, навалилось с новой силой. Хотя Майклу, похоже, повезло с приемными родителями, Келли все равно преследовало чувство, что он, как отец, плохо сыграл свою роль, оставил сына на произвол судьбы. И вся жизнь его проходила во внутренней борьбе, в попытках преодолеть это чувство.

Похоронив молодую жену и устроив Майкла у чужих людей, Стефан с головой ушел в работу и учебу. Он поклялся, что если ему повезет и он когда-либо сможет еще раз полюбить, то не станет торопиться с детьми; он не желал, чтобы экономические трудности обременяли тех, кого он любит. После блестящего окончания Бостонского колледжа он продолжил учебу в Йельской школе права, на этот раз на государственную стипендию, поскольку шел вторым в группе. Предполагалось, что офис окружного прокурора Бостона станет лишь остановкой на пути в корпоративную жизнь, но оказалось, что возможность вершить справедливый суд настолько влечет его, что он задержался надолго. Он продвигался по служебной лестнице, представляя город в самых разнообразных уголовных процессах, и не успел оглянуться, как сам стал окружным прокурором Бостона. Хотя, следуя своему собственному решению, Стефан занимал эту должность в течение одного срока, он оставил о себе память как об одном из самых выдающихся прокуроров за всю историю города, с процентом осуждаемости, более высоким, чем у любого из его предшественников. Его оперативные группы пресекали торговлю наркотиками, закрывали игорные дома и бордели и раскрывали воровские шайки. Все считали, что при нем преступность снизилась и город стал более безопасным местом для всех жителей.

Через четыре года, когда он покинул государственный сектор, несколько лучших юридических фирм города предложили ему выгодное партнерство. Но у него были другие планы. Он открыл собственную фирму и превратил ее в одно из самых сильных и преуспевающих юридических заведений города. Он нанимал лучшие молодые умы и не скупился на расходы, если это требовалось для удовлетворения клиентов. В названии фирмы стояло только одно имя — его. Он не нуждался в партнерах. Одной его репутации было достаточно, чтобы получать контракты и гонорары, о которых могли только мечтать соперники — известные фирмы с несколькими именами на вывесках. Он даже не задумывался о том, чтобы пригласить партнера, — до тех пор пока, несколькими годами раньше, в фирму не поступил Питер.

«Келли и Келли» было партнерство, ставшее таковым в память Питера. Название фирмы было изменено, чтобы почтить память погибшего сына. Питер был выдающимся молодым человеком, неповторимой личностью, яркой индивидуальностью. Когда Стефан смотрел на сына, его сердце наполнялось гордостью. И сам Питер не пользовался своим именем, достигая успеха — и уважения — тяжелой работой, часто ночи напролет, любезной и приятной манерой обращения и постоянной готовностью помочь, ничего не требуя взамен. Он стал тем редким адвокатом, которого любят все.

Питер так и не узнал, что он не первенец и у него есть сводный брат. Он и Майкл были братьями, не ведающими о существовании друг друга. Их жизненные пути резко контрастировали. И хотя Майкл жил по другую сторону закона, Стефан знал — это ему подсказывало сердце и это подтверждалось знанием, полученным в результате долгих лет отстраненного наблюдения: навешивать на него ярлык преступника было бы слишком сурово и несправедливо. Майкл был хорошим человеком, сильным мужчиной и преданным мужем, и, хотя Стефан был убежден, что в свое время у него не было другого выхода, кроме как отдать Майкла другим людям, все же не проходило дня, чтобы его не тяготило чувство вины перед сыном.