Марек Краевский - Призраки Бреслау

– Каждый почувствует себя стопроцентным мужчиной в теплую ночь в обществе молодой и красивой дамы. – Мок опять осознал, что говорит любезности дочери своего лучшего друга. – Извините, фрейлейн Рютгард, я не то хотел сказать. Ведь по отношению к вам у меня роль скорее Цербера, а не Ромео.

– Но роль Ромео любую женщину устроит куда больше, – засмеялась фрейлейн Рютгард.

– Да неужто? – только и смог выдавить Мок, заливаясь краской. Слава богу, в парке темно и девушка ничего не заметит. Как назло, ничего забавного на ум не шло. Ну хоть бы каламбурчик какой.

Так пролетело несколько минут. Кристель неумело затягивалась и с улыбкой поглядывала на Эберхарда. А у того словно язык отнялся. Надо же, девчонка вертит им как хочет. Больше всего Мока бесило, что такая роль была по душе ему самому.

– Перестань, голубушка, – слегка повысил голос Эберхард, окончательно отвергнув официальное «фрейлейн Рютгард». – Ты не женщина. Ты еще ребенок.

– Да что вы? – лукаво осведомилась Кристель. – Детство для меня закончилось еще в Гамбурге. Хотите знать, при каких обстоятельствах?

– Я не прочь узнать другое. – Мок держал себя в руках. – Тебе знакомы приятели Альфреда Зорга, которые рядятся в маскарадные костюмы и поступают в распоряжение богатеньких дам?

– Что значит «в распоряжение»? – спросила фрейлейн Рютгард. – О чем это вы? Я ведь еще ребенок.

Мок вытер пот со лба. Что-то слишком уж он прижимается к своей спутнице. А табачищем от него, наверное, так и разит. Но тут Кристель, к его ужасу, просто прильнула к нему. Глаза у нее сделались большие и наивные.

– Что значит «в распоряжение»? – повторила она.

Мок старался держать дистанцию, но уже плохо владел собой.

– Тебе знакома четверка молодых людей, которые переодеваются матросами и ублажают богатых дам? Это дружки твоего Альфреда Зорга. Может, и сам Альфред наряжается кем-нибудь и имеет с ними сношения? А для тебя он переодевается? – Тут Мок прикусил язык. Только слишком поздно.

Кристель молчала. От пруда тянуло холодом. В ресторане «Южный парк» гасли огни. Служанка с нетерпением ждала первых лучей розовоперстой Эос, чтобы выйти с Бертом на прогулку. Трупы висели на деревьях и поднимались из воды. На душе у Мока было погано. На дочку Корнелиуса он старался не смотреть.

– Вы такой же, как мой отец. Он все допытывается, кто меня сегодня оприходовал. – Лицо Кристель застыло от гнева. – Непременно сообщу ему, что вас это тоже интересует. Изложу нашу беседу. Может, тогда он поймет, что люди остаются мужчинами и женщинами, хоть бы даже на груди у них была табличка «отец» или «дочь». Даже вы, всегда такой сдержанный, дали себе волю и с таким смаком произнесли это «ублажать». А я-то думала, вы совсем другой…

– Приношу свои извинения. – Мок закурил последнюю сигарету. – Я допустил в вашем присутствии неучтивость. Простите меня, фрейлейн Рютгард. Не говорите о нашем разговоре отцу. Это может нанести удар по нашей дружбе.

– Дайте объявление в «Шлезише цайтунг», – не слушая его, продолжала Кристель. – Содержание примерно такое: лишаю людей иллюзий; Эберхард Мок.

Мок присел на скамейку и, чтобы прийти в себя, начал вспоминать первые стихи поэмы Лукреция [37]«О природе вещей», о которой он когда-то писал работу для просеминария. Когда Эберхард дошел до сцены любовных утех Марса и Венеры, его охватило бешенство – вспомнилось вдруг, что ему никогда особенно не нравились Лукрециевы гекзаметры, зато очень интересовало, как любовники, опутанные сетью Вулкана, могли вступить в половое сношение.

– Выходит, я виноват в том, что раскрыл тебе истинное обличье Зорга? – скрипучим от злости голосом спросил Мок. – Что спас тебя от необходимости наведываться к врачу-венерологу? У тебя не будет сифилиса, ах какая жалость! Ты ведь живешь бок о бок с одним из лучших специалистов по «холостяцким болезням»! Твой рыцарь на белом коне – всего лишь альковная кукла-марионетка! Так кого должна мучить совесть?

– Как типично! – выкрикнула фрейлейн Рютгард. – Рыцарь на белом коне! Банальные стереотипы! Вы не понимаете, что не все женщины ждут принца из сказки! Кое-кому нужен просто…

– …человек, который их максимально удовлетворит, – язвительно подхватил Мок.

– Я не это имела в виду. – На сей раз фрейлейн Рютгард говорила очень тихо. – Я хотела сказать «человек, который их полюбит». – Кристель затушила о дерево сигарету. – Фред очень милый мальчик, но я и без вас знала, что он – мерзавец. Вы лишили меня иллюзий в отношении вас самого. Я открыла вам сердце, но вы не пожелали меня выслушать. Зато угостили замечательной историей про дуэнью. Вы не захотели… вам бы только напоминать и предостерегать. Настоящий служитель закона, ничего не скажешь. Что вас исправит? Только могила? Прощайте, герр полицейский. Не провожайте меня дальше. Пусть этим займутся повешенные и утопленники. У них лучше получится…

Мок проснулся в камере предварительного заключения номер три. Сквозь зарешеченное окошко просачивался свет. На дворе полицайпрезидиума заржала лошадь, что-то стеклянное разбилось о булыжник мостовой, кто-то кого-то поносил на все корки – отголоски обычной утренней суеты. Мок спустил ноги на пол, тряхнул головой. Хотелось пить. К его радости, на тумбочке рядом с нарами стоял кувшин, из которого сильно пахло мятой.

Дверь открылась, явив тюремного стражника Ахима Бюрака. В руках он держал полотенце и бритву.

– Цены вам нет, Бюрак, – сказал Мок. – Обо всем-то вы помните. И о бритве, и о том, чтобы разбудить меня вовремя, и даже о мяте.

– Как раз сегодня она вам не так уж и нужна. – Бюрак с изумлением разглядывал гостя. – Сегодня вы не…

– Она мне больше не понадобится. – Мок отпил глоток и протянул Бюраку кувшин. – Ни сегодня, ни завтра, никогда. Долой пьянство! Долой похмелье! – Из другого кувшина Мок налил в таз воды и взял у стражника полотенце и бритву. – Что, Бюрак, не верите? Часто доводилось выслушивать такие заявления?

– Да уж, случалось… – пробурчал стражник и вышел, прежде чем Мок успел его поблагодарить.

Эберхард снял рубаху, сполоснулся, сел на нары, достал из кармана пакетик с тальком, втер тальк под мышки и засыпал в ботинки. Следующие десять минут Мок тупой бритвой соскребал со щек щетину. Обычное мыло не очень-то годилось для бритья, моментально высыхало и только стягивало кожу на лице. Несвежую сорочку Мок натянул с отвращением. Отец, наверное, волнуется. Как он прыгал по комнате со свисающим со ступни носком! «Пьет и пьет», – услыхал Эберхард старческий голос. Моку вдруг ужасно захотелось напиться, чтобы хотя бы следующую ночь – глухую и пустую – проспать мертвым сном.