Марек Краевский - Призраки Бреслау

В комнату вошел Домагалла с сифоном и стаканами, поставил все на пустой стол и развернул «Бреслауэр цайтунг». С первой страницы газеты вопил заголовок: «Драка и дебош на бреславльском рынке». Пить никому не хотелось.

– Что именно ты сказал дружку жестами? – внезапно поинтересовался Мок.

– Чтобы не скалился попусту, – ответил Вирт.

– И все?

– Нет, еще кое-что… – Вирт замялся.

– Ну говори же! – подбодрил его Мок.

– Я сказал, что полицейский и бандит иногда одно и то же.

– Святая истинная правда, – подтвердил Домагалла, не отрываясь от газеты.

Дежурные Бендер и Хандке долго думали, впускать ли вновь прибывшего. Личность сомнений не вызывала – этот человек был хорошо им знаком, – но вот его состояние… Вахмистр уголовной полиции Курт Смолор вроде не дышал перегаром, только как-то глупо улыбался и на ногах держался нетвердо. Дежурные усадили Смолора за стол, поставили перед ним кружку горячего чая, отошли всторонку и стали тихонько переговариваться между собой.

– Пивка с похмелья дернул, – прошептал Хандке. – Но почему тогда от него спиртным не пахнет?

– Пес его знает, – отвечал Бендер. – Может, нажрался чего-нибудь. Говорят, петрушка отбивает любой запах.

– Ага, – с облегчением произнес Хандке. – Петрушки, значит, накушался. Так что приказа задерживать всех полицейских в пьяном виде мы не нарушаем. Он ведь не пьяный, просто какой-то…

– Точно, – лицо у Бендера прояснилось, – откуда мы знаем, пьян полицейский или у него всего лишь хорошее настроение? Вот когда дыхнет… А от этого сивухой не пахнет.

– Позвоним-ка лучше Моку, – предложил Хандке. – Только не Ильсхаймеру. Этот зануда не выносит пьяниц. А Мок – свой парень. Пусть он решает, как быть с подчиненным.

Сказано – сделано. И вот Мок уже отрывает вахмистра от кружки с чаем и, нежно придерживая за локоток, ведет по коридору направо. Одна из кабинок туалета оказалась занята – что подтверждала надпись на поворотной задвижке, – в другую вошли Мок со Смолором, заперлись и стали в молчании ждать, когда освободится соседний отсек. Наконец мазнула по стене цепочка, зажурчала вода, стукнула дверь туалета…

– Где ты был, сволочь?! – в бешенстве прорычал Мок. – Где умудрился так нажраться?

Смолор уселся на унитаз и вперил взор в коричневую перегородку. Мок схватил его за лацканы пиджака, приподнял и прижал к стене. Прямо перед его лицом очутились налитые кровью глаза, влажные ноздри и кривые зубы. Впервые Мок обратил внимание, до чего же Смолор некрасив. Просто ужас.

– Где ты был, падла?!

Смолор осклабился. Улыбка натягивала розовую кожу, веснушки куда-то пропали, в усах белели крупицы какого-то порошка, шея выделяла аромат дорогих дамских духов. Вид у Смолора был совершенно отвратительный. Мок уже замахнулся. Но не ударил.

Выходя из кабинки, он с такой силой хлопнул дверью, что задвижка крутанулась и на свет божий показалась надпись «занято». При этом замок заело.

Смолор попробовал последовать за Моком. Не тут-то было.

Смолор забарабанил в дверь.

Мок повернулся на каблуках и приблизился к запертой кабинке. В щели под дверью показалась ладонь Смолора. В ней была визитная карточка.

– Вот где я был, – послышалось из узилища, и на полу появилась еще одна визитка. – А здесь жили убитые матросы.

На обеих карточках имелись надписи, сделанные от руки. На обороте той, которую украшал герб и надпись «Баронесса Матильда фон Бокенхайм-унд-Билау Вагнерштрассе, 13», бисерным женским почерком было выведено: «Жду вас сегодня в моем будуаре, если не придете, податель сего потеряет работу». На визитке «Доктор Норберт Риссе, организация банкетов и танцевальных вечеров, судно "Вёльсунг"» Мок распознал корявый почерк Смолора: «Четверо матросов, Гартенштрассе, 46».

Эберхард вышел из туалета, закурил и бодро зашагал по коридору. Десятая за утро сигарета наконец подняла ему настроение. Проходя мимо дежурки, Мок бросил полицейским:

– Смолор посидит немного в сортире. Ему что-то нехорошо.

– Работа такая… – вздохнул Бендер.

Мок вернулся в свой кабинет, размахивая визиткой Норберта Риссе. Вирт и Цупица сидели на своих местах. В руках у Цупицы был сифон – он наливал содовую в высокие стаканы. Один стакан он подал Вирту, другой – входящему в комнату Моку. Единым глотком выпив воду, Мок швырнул визитку с каракулями Смолора на стол:

– Едем по этому адресу. Там сделаете то, что вам сказано, только следить придется не за Риссе, а за человеком, с которым я переговорю, ясно? Может, это будет дворник или сосед…

Из-за двери, ведущей в кабинет Ильсхаймера, донеслась брань. Мок подошел поближе иприслушался.

– Что за кавардак, черт вас возьми! – в ярости орал Ильсхаймер. – Вы старая канцелярская крыса, Домагалла, и уж извольте содержать наш архив в полном порядке!

– Герр советник, эта шлюха могла сделать себе татуировку недавно, – робко возражал Домагалла. – У нас ведь все расставлено по алфавиту, по фамилиям, а не по особым приметам.

– Вы и понятия не имеете о том, что представляет собой наш каталог! – закричал Ильсхаймер. – Я лично составлял подкаталоги, в том числе и по особым приметам! Меня просил об этом Мюльхаус! На случай, если возникнут трудности с опознанием тела! А теперь, когда какая-то курва покончила самоубийством, Мюльхаус обратился ко мне с просьбой: «Пошарьте в своем замечательном каталоге и найдите мне потаскуху, у которой на заднице вытатуировано солнце». И что мне ему отвечать? «У нас, господин советник, в каталоге бардак и таковая не зафиксирована»?

Домагалла ответил так тихо, что Мок не расслышал.

– А, чтоб вас! – завопил Ильсхаймер. – Только не говорите, что девка прикатила сюда на гастроли во время войны и поэтому ее нет в нашем архиве! Во время войны здесь работал я! А уж вести регистр я умею!

Домагалла опять что-то пробормотал. Мок приложил ухо к двери.

– Герр Домагалла… – Ильсхаймер уже не орал, а шипел – верный признак, что шеф вне себя. – Я без вас знаю, что в тюремном архиве все татуировки задокументированы…

Мок уже не слушал. «Не может быть, – подумал он. – Неужто это Иоханна, любовница директора Вошедта? Какие там гастроли, она как Пенелопа верно ждала своего Одиссея и в разврат ударилась, только когда муж не вернулся с войны народов. И уж точно она не сидела в тюрьме, где ей могли сделать татуировку на заднице». И Мок решил применить безотказный метод, который сегодня уже сработал в разговоре с Ильсхаймером. «До нее наверняка добрался этот скот, – говорил он про себя, – выколол глаза и повесил, наслаждаясь ее муками. Нет, сперва он велел ей написать письмо ко мне, а потом долго ломал руки-ноги, как тем матросам». В голове возникли столь яркие картины, что Эберхарду даже страшно стало, будто смерть заглянула ему в глаза.