Пьер Пело - Братство волка

– Я тоже на это надеюсь, – подтвердил Жан-Франсуа, посмотрев на Грегуара долгим ожидающим взглядом.

– Вы говорите «наш Зверь»…

– Что ж, никто не оспаривает того, что он у нас обитает, по крайней мере… А как вы его называете при дворе? Если вообще как-то называете. О нем много говорят?

– Ваши рисунки, мсье де Фронсак, – сказал аббат Сардис, возвращая папку Грегуару, – очень впечатляют.

Бледность священника казалась скорее естественной, чем следствием применения пудры, и Грегуар просто поблагодарил его за комплимент кивком головы. Когда он протянул руку, чтобы взять свои рисунки, графиня, мать Жана-Франсуа, позвала слугу, чтобы тот привел их в порядок и присмотрел за этими «милыми вещами». Услышав это явно не к месту подобранное определение, аббат улыбнулся и покачал головой, увенчанной париком. Но графиня не слишком заботилась о точности своих выражений, тем более что в этот вечер она была весьма словоохотлива, и замечание аббата тут же выветрилось из ее памяти. Шевалье де Фронсак, продолжая беседу, ответил на вопрос молодого графа:

– Конечно же, при дворе упоминают Зверя. Его называют и Зверем, и Жеводанским убийцей, и Зверем-самцом. Про него даже» сочиняют песни.

– Боже мой! – воскликнула графиня Моранжьяс. – Песни! Песнопения?

– Боюсь, что эти песнопения не поют в церквях, мадам.

– Это правильно, шевалье. Местный народ вооружен только молитвами и кинжалами.

– Капитану дю Амелю также понадобится Божья помощь, – сказал Грегуар. – Как вы думаете, он ее получит?

Он снова встретился взглядом с Жаном-Франсуа.

– Капитан – очень храбрый человек, – ответил Сардис.

Граф де Моранжьяс, покинувший эту компанию, чтобы присоединиться к другой, обернулся и воскликнул, подняв свой бокал:

– Храбрости капитана дю Амеля хватает только на то, чтобы переодевать в женщин своих драгунов. Как будто эта солдатня, бегая по лесу с поднятыми юбками, может поймать Зверя! Забавная стратегия. Об этом тоже говорят при дворе, мсье шевалье?

Грегуар улыбнулся. Проходивший мимо слуга забрал у него пустой бокал и заменил его полным.

Интендант Лаффонт встал на защиту дю Амеля, утверждая, что тот делает все, что в его силах, чем вызвал бурю протестов. Больше всех возмущался Жан-Франсуа де Моранжьяс.

– Вы чересчур снисходительны по отношению к нему, мсье интендант, – заявил он. – Дю Амель ни на что не способен! Его нескончаемая мобилизация привела к тому, что в нашем округе не осталось мужчин. Его военные походы, растянувшиеся на долгие месяцы, опустошили наши земли. И ради чего все это? Чтобы научиться бегать быстрее Зверя и стать еще более свирепыми, чем он?

Ему вторил герцог де Монкан, раскрасневшийся и задыхающийся от волнения.

– Пусть Бог нас рассудит, но все мои налоги, которые я оплачиваю в Париже, идут на деятельность дю Амеля и ему подобных, – раздраженно заявил он. – Как по мне, то было бы лучше, если бы я раздал эти деньги своим слугам, которые их не просят, но делают свое дело не хуже. Что вы об этом думаете, мсье де Фронсак?

Шевалье Фронсак об этом ничего не думал, так как мысли его были заняты совершенно другим. Заметив, что Тома д'Апше подает ему какие-то знаки, указывая в сторону террасы, освещенной огромным количеством небольших факелов, Грегуар вдруг задался вопросом, не пропустит ли он то, из-за чего решил посетить этот званый вечер в замке Моранжьяс, следуя совету молодого маркиза. Возможно, ему стоит выйти из зала и встретиться на террасе со смуглолицым человеком, взгляд которого он поймал слишком поздно?

– Когда вы приехали, шевалье, – говорил граф Моранжьяс, – это милое общество прожужжало мне все уши о том, что святая и клерикальная рать преследует нынче бедных охотников. Мне даже говорили, что Папа нанял специального шпиона, которому предписано выяснить, является ли Зверь проявлением дьявольщины. Религия вмешивается в такие вещи, шевалье, что у меня волосы встают дыбом! Вы, такой благоразумный и образованный, несомненно, поможете укрепить мои позиции, не правда ли?

Лицо Грегуара озарилось двусмысленной улыбкой: он хотел бы сохранить нейтральную позицию в этом сложном вопросе.

– Прошу меня извинить, – вежливо сказал он и удалился.

– Сомневаюсь, мой друг, что вам удастся сделать из этого натуралиста де Фронсака своего союзника на турнире. Навряд ли он услышал хотя бы три слова из вашей тирады против его святейшества, – задумчиво произнес герцог де Монкан и тоже удалился, направляясь в противоположную сторону, вглубь зала.

Граф тихонько засмеялся, не разжимая губ, и поднял бокал.

– Что это означает? – спросила графиня, оборачиваясь к своему сыну. – Куда пошел шевалье де Фронсак?

Жан-Франсуа посмотрел вслед удаляющемуся шевалье. Лицо молодого графа было невероятно бледным, мрачным и усталым. Он вздрогнул и резко перехватил руку матери, когда та потянулась, чтобы убрать с его лба выбившуюся прядь. Графиня тихонько вскрикнула, и в глазах женщины появился неподдельный страх. Но Жан-Франсуа уже овладел собой и, поднеся белую изящную руку матери к губам, поцеловал ее.

– Ничего страшного, – прошептал он. – Все в порядке, мама.

И она ответила ему, покраснев до корней волос, что да, конечно, все в порядке.

Неожиданно на пути шевалье возник Тома д'Апше. В глазах молодого человека читалась удовлетворенность, которую он пытался скрыть или хотя бы сделать не такой очевидной. Едва не подпрыгивая от возбуждения, он с заговорщическим видом спросил:

– Ну как?

Подмигнув шевалье, маркиз повернулся спиной к террасе, которую пристально рассматривал Грегуар. Там стояли гости и мило беседовали, поеживаясь на гуляющем меж высокими стенами ветру. Терраса была освещена по периметру горящими факелами, но они давали так мало света, что красные железные купола замка едва различались в неясном полумраке.

– Разве я не говорил, что вечер будет интересным?

– Насколько я помню, ты этого не говорил. Ты просто вынудил меня прийти сюда. Кто это?

Неподалеку стояла молодая особа, одетая в платье турецкого покроя, корсет которого был настолько высок, что поднимался ей до самого горла, а юбка казалась довольно скромной по цвету. Накинув на плечи шаль из черной шерсти, девушка, уютно устроившись возле белобрысого мужчины с желтоватой кожей, и с отсутствующим видом слушала его.

– Марианна де Моранжьяс, – сказал Тома, улыбаясь одними уголками губ. – Крепкий орешек, шевалье. Все хорошие партии округи сломали об нее зубы. И это, конечно, неудивительно при ее шарме.

– И ты тоже?

– Что я?

– Сломал зубы.

– Нет, что вы. Я – нет. Мое сердце уже занято.

– И кто же этот прыщавый тип трупного цвета? Тоже будущий беззубый?