Лоран Ботти - Билет в ад

Это открытие окатило ее ледяной волной ужаса. Этот человек лицедействовал. Он разыскивал Шарли. И уж, во всяком случае, он не был полицейским.

Значит, этот человек был опасен.

Брижитт ощутила мощный всплеск адреналина и быстро оценила ситуацию. В пределах досягаемости не было ни одного предмета, который мог бы послужить оружием. Дверь спальни была в трех метрах позади. Она запиралась на замок, но ее верхняя часть представляла собой витраж с узором из разноцветного стекла. Но все равно, если бы удалось быстро проскочить в спальню, можно было бы запереться и позвать на помощь…

Человек уверенно и небрежно шагнул к ней, и это движение мгновенно нарушило ход мыслей Брижитт. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, и за это время она успела заметить в его глазах жестокий, примитивный блеск, словно у хищника.

Она резко повернулась, собираясь броситься в спальню, но он схватил ее еще раньше, чем она успела сделать хоть шаг.

Затем он нанес ей удар в печень — резкий, точный, сокрушающий. Брижитт без единого звука рухнула на пол. От адской боли у нее перехватило дыхание, и она не смогла даже закричать, чтобы услышали соседи.

Человек склонился к ней и прошептал прямо в ухо:

— Ты мне скажешь, где она. Ты мне это скажешь, грязная, вонючая потаскуха, а после будешь умолять, чтобы я побыстрее покончил с тобой… — Ненависть, звучавшая в его словах, обжигала почти физически.

После были только ужас, боль и, наконец, тишина.

— Мама, что с нами будет?

Давид прошептал эти слова несколько минут спустя после того, как они с матерью вместе улеглись в кровать, под огромное теплое одеяло, в чистой и хорошо натопленной комнатке небольшого отеля.

Попетляв некоторое время по улицам, Шарли обнаружила этот отель — не так далеко от дома Брижитт, на улице Гран-Приере, за бульваром Вольтера. Он скорее напоминал семейный пансион, чем пристанище туристов, и Шарли порадовалась своему выбору: портье, зевая, записал их имена в регистрационную книгу, не спросив документы и даже не обратив особого внимания на них самих.

Сейчас она лежала в кровати, крепко прижав к себе Давида и разглядывая его лицо в слабом свете ночника. Шарли оставила ночник включенным, но набросила на абажур полотенце, и теперь комнату наполнял мягкий оранжевый полусумрак.

Однако ни ей, ни Давиду не удавалось заснуть, даже несмотря на умиротворение от того, что они были вместе, к тому же свободные, как никогда прежде.

— Мы выкарабкаемся, котенок. Ты ведь это знаешь, правда?

Давид ничего не ответил, и Шарли подумала, что, скорее всего, он не знает — он этого не «видел». Его необычная ретропамять не подсказывала ему никаких вариантов выхода из нынешней ситуации — ни плохих, ни хороших.

— Послушай, Давид… — прошептала она, ласково гладя сына по волосам. — Через несколько дней все закончится. И все забудется, хотя я понимаю, что сейчас тебе это кажется невозможным. Но рано или поздно все забудется. У нас начнется совсем другая, новая жизнь.

Шарли замолчала. Потом подумала, что Давид и так видел достаточно, чтобы что-то от него скрывать.

— Завтра я позвоню во «Французские лотереи»… насчет нашего билета.

Давид едва заметно кивнул.

— Я туда уже звонила на прошлой неделе. Мне все объяснили. Нужно будет позвонить по специальному номеру, чтобы зарегистрировать свои данные. После мне назначат встречу, чтобы выдать деньги. Самое большое, еще через неделю. Или даже раньше… А потом, когда мы получим деньги, мы уедем куда-нибудь далеко-далеко… где море и солнце. А еще чуть попозже к нам приедет Брижитт. И все будет как раньше… Нет, конечно же гораздо лучше, чем раньше! В сто, в тысячу раз лучше! Ты увидишь много интересных вещей, которых никогда не видел. Например, сначала мы поедем в Бразилию, подыщем какой-нибудь небольшой домик… а потом подумаем, куда отправиться всем вместе. Представляешь себе, котенок? Бразилия!.. И все это благодаря тебе, сокровище мое!

Давид никак на это не отозвался, но Шарли чувствовала, что он еще не спит. «Видел ли он… труп? — не переставала она себя спрашивать после убийства, как только смогла более-менее связно размышлять. — Слышал ли что-нибудь?..» Эти вопросы неотвязно преследовали ее, и она никак не решалась задать их сыну.

Говорить обо всем, ничего не скрывать…

— Давид, ты знаешь, что произошло сегодня вечером… Это был несчастный случай. Мы не должны были вот так убегать…

— Я знаю, мам.

От этих слов у нее перехватило дыхание. В этом был весь Давид: хрупкость ребенка, зрелость настоящего мужчины, память о будущем… Живая загадка.

— Давид… я хочу, чтобы ты знал: я никому не позволю причинить нам зло. Больше никогда… никогда. Я люблю тебя больше всего на свете, — прошептала она на ухо сыну. — Ты даже не представляешь, как сильно… И я тебе клянусь: мы выпутаемся. Вот увидишь, завтра будет новый день, и все станет таким ясным… таким простым.

— А куда мы поедем завтра? Где мы проживем эту неделю?

Шарли обдумывала этот же вопрос с того момента, как вошла в номер отеля, безликий, но все же выглядевший гостеприимным. Она бы с удовольствием осталась здесь, но понимала, что это слишком опасно. Непонятно было, как станут развиваться события. Прежде всего, сколько пройдет времени до того момента, как кто-то обнаружит труп Сержа? Два дня? три? неделя? Так или иначе, ее тут же объявят в розыск. Поэтому, чем быстрее она покинет Париж, тем меньше будет риска. Особенно если ее описание разошлют повсюду, в том числе и по всем отелям…

— В доме у озера … туда мы завтра и поедем. Все как ты сказал…

Шарли закусила губы. Говорить обо всем, ничего не скрывать…

— Но сначала мы заедем к твоей бабушке.

Снова молчание. Но так было даже лучше, и Шарли почувствовала облегчение. Все равно слишком поздно, чтобы что-то объяснять. Да и стоит ли?.. Давид и в самом деле поверил ей, когда она сказала ему, что его бабушка умерла? Что он на самом деле знал? О чем догадывался? Все ли он рассказывал ей о своих «воспоминаниях»? Шарли иногда упоминала о матери и в разговорах с Брижитт. Может быть, Давид это запомнил?

Она протянула руку к ночнику и погасила свет. Потом поцеловала сына в щеку:

— Я тебя люблю, котенок. Всегда помни об этом.

— Я тоже тебя люблю, мама, — отозвался Давид. — Очень!

Тепло его тельца и дыхание, наконец ставшее размеренным, понемногу убаюкали Шарли. К тому же она чувствовала огромную усталость. Она заснула, согретая этим недавним «Очень!» и любовью к сыну, затопившей все ее существо.

Еще спустя какое-то время Давид шепотом произнес:

— Мам… она нас уже ищет… какая-то странная черная дама…

Но Шарли уже не услышала этих слов.