Лесли Форбс - Лед Бомбея

– Не знаю, о чем думали мои друзья, предлагая ехать сюда в такую погоду, – проворчал Руперт. – И в Гоа скорее всего лучше не будет.

Наш шофер с улыбкой обернулся:

– О да, сэр. В Гоа дожди еще сильнее. Любая реклама для туристов гласит: «Приезжайте в Гоа во время ливней!» Сюда в Бомбей устремляется множество арабских туристов, чтобы посмотреть на наши муссонные дожди.

– Мне очень, очень приятно, – отозвался Бутройд.

– У вас та пленка, которую я вам отдала? – перевела я беседу на другую тему. – Обязательно передайте ее Рэму Шантре в Форте Агуада перед завтрашним отлетом.

Плечи Руперта опустились в жесте смирения и послушания.

– Сэр и мадам должны пройти пешком оставшееся расстояние, – сказал наш водитель. – Но это недалеко. Вон там ваше здание, на улице, которую люди называют «улицей магараджей».

Легион маленьких смуглых человечков под широкими черными зонтами толпился у ворот Анменна в ожидании гостей, которых им надлежало проводить сквозь заросли тамаринда, погруженные в белесый туман, словно мумии в погребальных пеленах. Дом был огромен и представлял собой некое подобие башни. За порт-кошером стояла еще одна группа слуг, они держали в руках сосуды с жасминовой водой, чтобы приходящие могли смыть грязь, и нагретые полотенца, дабы гости могли просушить ноги.

– Очаровательно, – пробормотал Руперт мне на ухо некоторое время спустя.

– Что-то в духе «Дома Ашеров», – ответила я и, обратив внимание на обглоданную куриную косточку в его руке, добавила: – А может быть, и в духе Гензель и Гретель.

Мраморный вестибюль обрамляли две симметричные лестницы красного дерева, выходившие на открытый полуэтаж с возвышающимися на нем гранитными урнами. Наверху, над вестибюлем, виднелось целое собрание бронзовых статуй – бомбейская смесь из индийских божеств и викторианских богов промышленности.

Пришлось отдать должное Анменну: вкусом он обделен не был. Дабы подчеркнуть близость отъезда, он приказал накрыть мебель ярдами муслина и обвязать ее подобно скульптурам Христо – весьма фривольный жест, который явно не одобрили бы его предки. Со стен мрачно взирали портреты покойных Анменнов. Их губы навеки застыли в гримасе глубочайшего презрения, как будто сам процесс позирования для портрета представлялся им непростительным легкомыслием.

Вместе с другими гостями мы проследовали во внутренний дворик, обнесенный китайскими глазурованными панелями и защищенный от угрозы дождя расшитым тентом величиной с крышу большого цирка-шапито. Скамеечки с маленькими уродливо кривыми деревцами в стиле бонсай отмечали края сада.

– У моего прадеда были весьма ориентальные вкусы, – раздался голос Анменна у нас за спиной.

– Это и понятно, – откликнулась я, – ведь он сколотил свое состояние на опиуме.

Я почувствовала, как Руперт от моего комментария поежился. Я видела, как с каждым новым поворотом коридоров в доме Анменна угасает его вера в мою историю о подделках. Воззрившись восхищенным взглядом на бронзовую статую танцующей девушки, появившуюся вдруг подобно боттичеллиевской Венере, но не из пенных волн, а из обрывков газет в уже наполовину упакованном ящике, Руперт громко провозгласил, что это, несомненно, музейная редкость.

– Я вам очень признателен, мистер Анменн, за приглашение, – произнес он, обращаясь к хозяину.

– Это Руперт Бутройд, – сказала я, улыбаясь прямо в подозрительные глаза Анменна. – Из отдела азиатского искусства у «Кристи». Я вожу его по бомбейским достопримечательностям. Сегодня к вам. Завтра – к Просперу.

Анменн улыбнулся в ответ, но взгляд его оставался холодным и настороженным.

– Мне очень приятно принимать вас у себя в доме, мистер Бутройд. Какая жалость, что большая часть моей коллекции уже упакована.

– Да, мы тут случайно услышали, что вы продали практически все каким-то нефтяным баронам из Кувейта, – сказала я. – Дом со всем его содержимым.

– Далеко не все, – поправил меня Анменн. – Несколько особенно ценных и дорогих мне вещей я сохранил.

Как бы то ни было, мы уже прошли по комнатам, до отказа набитым ящиками с адресами галерей Анменна в Сан-Франциско, Берлине и Лондоне.

Оставив Руперта пудрить Анменну мозги и сказав, что мне нужно найти сестру, я решила повнимательнее рассмотреть то, что Анменн собирался отправить заграницу.

– Боюсь, ваша сестра не очень хорошо себя чувствует, Розалинда, – сказал Анменн. – Но Проспер здесь. Наверху, в комнате позади той, в которой находятся музыканты.

Он указал на веранду, нависавшую над внутренним двориком, там сидел небольшой оркестр и играл медленную рагу, «дес», как мне показалось, ночную рагу, часто исполняемую вместе с «маллар» в сезон дождей. Я пробиралась сквозь толпу, и блеск благородных металлов, смешивавшийся с мерцанием драгоценных камней и отражавшийся на мраморе пола, устраивал то лазерное шоу роскоши, от которого бабушкины серьги начинали дрожать в приступе классового негодования и ненависти.

Я схватила большой стакан виски с подноса официанта, и хищного вида серебряными щипцами, призванными помешать вашим собственным микробам смешиваться с чужими, бросила туда кусок льда.

– Лед приготовлен из кипяченой воды, мадам, – сказал мне официант.

– Хорошо, – отозвалась я. – Не хотелось бы подцепить что-нибудь такое, чего у меня пока еще нет.

Жирный розовый мужичок с физиономией, словно обсосанный леденец от кашля – лоснящейся, липкой и округлой по краям, – подмигнул мне с противоположного конца комнаты. Я показала ему в ответ язык и заскользила по полу в направлении комнат, где находились ящики. Перед тем как пройти внутрь, я постучалась в большую дверь красного дерева, которая, по всей видимости, выполняла роль разводного моста.

Помещение величиной с бальную залу, темно-бордовые бархатные занавеси, расшитые золотом, канделябры в муслине, как девушки в балетных пачках.

Следующая комната была пуста, за исключением нескольких орнаментальных викторианских головок, по-видимому, когда-то служивших украшением какого-то архитектурного фасада, а теперь весело улыбавшихся мне из-под ободранного бильярдного стола. Дальше располагалась еще одна бальная зала, копия первой, только в два раза меньше.

Анменн как-то сказал, что ему нравятся рискованные игры. А можно ли представить себе более рискованную игру, нежели контрабандный вывоз целого дома подделок под носом у эксперта-искусствоведа от «Кристи» и с молчаливого благословения правящего класса Бомбея?

Я просмотрела свод тех вещей, которые Анменн оставлял своим арабским покупателям: пустая упаковка из-под дешевых индийских сигарет, брошенная в расколовшуюся китайскую вазу; книжный шкаф, набитый заплесневелыми славословиями британской торговле и промышленности, такими, как, например, «Личная история и воспоминания сэра Уоррена Анменна в „Экономик Хистори Ревью“, том XVII за 1879 год». Сахарницу с надписью «Восточно-Индийский сахар. Произведен не рабами»; коуплендовское серебряное ведерко для шампанского с изображенными на нем гроздьями винограда и пятью позолоченными маленькими сатирами; и «piece de resistance» [21] главное блюдо за обедом (фр.). : многоярусная фарфоровая ваза для центра стола золотого, бирюзового и нежно розового цвета, подаренная королевой Викторией сэру Уоррену Анменну, а также четыре обнаженные нимфы в человеческий рост, держащие вазы из посеребренного стекла, усыпанные мелкими рубинами и с резным орнаментом – вещь того самого сорта, которая когда-то заставила Рескина воскликнуть, что «любое резное стекло есть совершенно варварское явление». На будущих обедах в Кувейте эта вещичка несомненно привлечет к себе внимание.