Джон Вердон - Загадай число

— В этой поэзии черт ногу сломит, мы так целый год можем гадать, что к чему, — произнес Хардвик. Слово «поэзия» в его исполнении прозвучало так, будто это было худшее, с чем ему приходилось иметь дело.

Записки убийцы были разложены на большом столе в зале института, который полиция заняла на время расследования.

Сначала шло послание из двух частей за подписью Х. Арибды, в котором предсказывалось, что Меллери загадает число 658, и содержалось требование выслать 289.87 доллара, чтобы покрыть расходы на поиски. Затем лежали три последовательно полученных по почте стихотворения, которые раз от раза становились все более угрожающими (третье Меллери положил в пластиковый пакет для бутербродов, как он объяснил Гурни, чтобы сохранить отпечатки пальцев). В ряд лежали вернувшийся чек с запиской от Грегори Дермотта, что никакого Х. Арибды по этому адресу не значится, стихи, продиктованные убийцей по телефону секретарше, кассета с записью разговора с убийцей тем вечером, когда Меллери загадал число 19, письмо из почтового ящика института, в котором предсказывалось, что он именно его загадает, и, наконец, стихотворение, найденное на трупе. Это был удивительный набор улик.

— Почему одна записка в пакете? — спросил Хардвик. Судя по его голосу, пакет раздражал его не меньше, чем поэзия.

— К тому моменту Меллери был уже всерьез напуган, — объяснил Гурни. — Он сказал, что хочет сохранить отпечатки пальцев.

Хардвик покачал головой:

— Расхожее заблуждение. Пластик кажется надежнее бумаги, а тем временем улики, положенные в пластик, портятся от попавшей туда влаги. Идиотизм.

На пороге появился встревоженный офицер со значком полиции Пиона на фуражке.

— В чем дело? — спросил Хардвик несколько вызывающе, дескать, только посмей сообщить о еще какой-нибудь проблеме.

— Сюда ваши технари просятся, пустить их?

Хардвик кивнул и вернулся к разложенным на столе стихам.

— Опрятненький почерк, — сказал он, поморщившись. — Что ты на это скажешь, Дэйв? Может, мы имеем дело с монашкой?

Спустя полминуты техническая бригада появилась в зале с пакетами улик, ноутбуком и переносным принтером для штрихкодов, чтобы провести инвентаризацию на месте. Хардвик попросил сделать копии всех материалов, перед тем как отправлять их в лабораторию в Олбани, чтобы обследовать их на предмет отпечатков пальцев и изучить почерк, бумагу и чернила, особенно тщательно — в записке на теле жертвы.

Гурни молчал, наблюдая за Хардвиком в роли старшего следователя. То, на сколько затянется расследование дела, зачастую зависело от того, насколько главный по делу качественно сделает свою работу в первые часы расследования. Гурни пришел к выводу, что Хардвик хорошо работает. Он наблюдал, как тот просматривает снимки фотографа, чтобы убедиться, что зафиксированы все значимые места, включая входы и выходы, и все важные улики, включая следы на снегу, садовый стул, окурки и разбитую бутылку, а также тело и кровавое пятно вокруг него. Хардвик попросил фотографа организовать аэрофотосъемку всей территории института — обычно это не требовалось, но сейчас, учитывая ведущий в никуда след, это могло оказаться полезным.

Кроме того, Хардвик поговорил с двумя младшими детективами, чтобы убедиться, что проведенные ими допросы действительно имели место. Он встретился со старшим экспертом-криминалистом, чтобы выслушать его заключение, затем попросил одного из детективов на следующий день привести полицейскую собаку — из этого следовало, что Хардвик крайне озабочен вопросом следов. Наконец, он проверил журнал прибытий, который вел коп на входе, чтобы убедиться, что на территории в момент расследования не было посторонних. Видя, как Хардвик впитывает и анализирует информацию, расставляет приоритеты и отдает приказы, Гурни пришел к выводу, что тот по-прежнему весьма компетентен и умеет работать в сложной ситуации. Хардвик, разумеется, был бестактный сукин сын, но это не отменяло его исключительной профессиональной эффективности.

В четверть пятого Хардвик сказал ему:

— Слушай, мы тут сидим черт-те сколько, а тебе ведь за это не платят. Ехал бы ты домой. — Затем он сощурился, как будто его только что посетила новая мысль, и добавил: — То есть я хотел сказать, что мы тебе не платим. Может, конечно, тебе Меллери платили? Черт, ну конечно. Кто станет транжирить свой талант задаром.

— У меня нет лицензии, я бы не смог попросить плату, даже если бы захотел. Кроме того, я не хочу больше работать детективом.

Хардвик с сомнением посмотрел на него.

— Более того, я, пожалуй, воспользуюсь твоим советом и поеду домой.

— Сможешь завтра заехать в управление в районе полудня?

— Что будем делать?

— Два момента. Во-первых, нам нужны показания — расскажешь о своих отношениях с покойным много лет назад и сейчас. Ну, сам знаешь процедуру. Во-вторых, я бы хотел, чтобы ты присутствовал на общей встрече, где мы будем беседовать по итогам собранной информации. Предварительное заключение о причине смерти, показания свидетелей, кровь, отпечатки, орудие убийства, все такое. Рабочие версии, расстановка приоритетов, план дальнейшего расследования. Ты можешь сильно нам помочь, не дать даром потратить деньги налогоплательщиков. С моей стороны было бы преступно не воспользоваться твоим авторитетным мнением, мы-то в сравнении с тобой мелкие сошки. Так что давай завтра в полдень. Принеси с собой свои показания.

Это было хитро придумано. И точно характеризовало Хардвика, определяло его место под солнцем: офицер Хитрая Бестия, отдел по особо важным делам, бюро криминальных расследований, полиция штата Нью-Йорк. Но Гурни чувствовал, что при этом Хардвик действительно хочет от него помощи в этом деле, которое час от часу становилось все более странным.

Большую часть дороги домой Гурни не обращал внимания на окрестности. Только проехав магазин Абеляров в Диллвиде, он заметил, что облака, закрывавшие небо с утра, исчезли и теперь краски заходящего солнца легли на западные склоны холмов. Заснеженные кукурузные поля по обе стороны реки были такого насыщенного цвета, что Гурни широко раскрыл глаза от этого зрелища. Затем, с удивительной скоростью, кораллово-красное солнце опустилось за кромку гор, и волшебное сияние исчезло. Голые деревья снова стали черными, а снег — пресно-белым.

Он медленно приближался к нужному повороту, и его внимание привлекла ворона на обочине дороги. Она сидела на чем-то выступающем над тротуаром. Когда он поравнялся с ней, оказалось, что это мертвый опоссум. К его удивлению, ворона не улетела при его приближении и не подала никаких признаков беспокойства, хотя вороны обычно очень осторожны. Она сидела неподвижно, словно выжидала чего-то, — это было похоже на сон.