Стив Берри - Измена по-венециански

— Я должна быть благодарна?

— Вы сами вызвались.

— Не припомню, чтобы кто-нибудь спрашивал моего согласия.

Зовастина посмотрела в иллюминатор на молчаливые пики Памира, которые обозначали границу и начало дружественной территории.

Почувствовав на себе взгляд женщины, она посмотрела на нее.

— Хотите быть частью того, что должно случиться?

— Я хочу быть свободной.

В ее мозгу вспыхнули слова, давным-давно услышанные от Сергея: «Злость всегда была направлена против конкретных людей, ненависть — против классов. Время способно залечить злость, но ненависть — никогда». Поэтому она спросила:

— Почему вы ненавидите?

Женщина посмотрела на нее пустым взглядом.

— Я должна была быть среди тех, кто умер.

— Почему?

— Ваши тюрьмы ужасны. Из них мало кто выходит живым.

— Так и должно быть, чтобы никому не захотелось там очутиться.

— У многих нет выбора. — Женщина помолчала. — В отличие от вас, верховный министр.

Бастион горных склонов рос на глазах.

— Много веков назад греки двинулись на восток и сделали мир другим. Вам об этом известно? Они покорили Азию, изменили нашу культуру. Теперь азиаты должны пойти на запад и сделать то же самое. Вы готовы нам в этом помочь?

— Ваши планы меня не интересуют.

— Мое имя — Ирина. По-гречески — Арина, что означает «мир». Это именно то, к чему мы стремимся.

— Убивая заключенных?

Эту женщину явно не волновала собственная судьба. А вот у Зовастиной вся жизнь была предопределена. Она создала новый политический порядок — в точности как Александр. Еще один урок, который когда-то преподал ей Сергей: «Помни, Ирина, что говорил Арриан об Александре. Он всегда соперничал с самим собой». Лишь в последние несколько лет Зовастина поняла суть этого душевного недуга. Она посмотрела на женщину, которая разрушила собственную жизнь за тысячу рублей.

— Знаете, кто такой Менандр?

— Просветите меня.

— Древнегреческий драматург, живший в четвертом веке до нашей эры. Он писал комедии.

— Мне больше нравятся драмы.

Она начинала уставать от этого пораженчества. Не каждого можно переубедить. В отличие от полковника Энвера, который сумел разглядеть предложенные ею перспективы и охотно перешел на ее сторону. Люди вроде него будут полезны в грядущие годы, но эта жалкая душа не олицетворяла собой ничего, кроме неудач.

Менандр написал строки, которые являются абсолютной истиной: «Если хочешь прожить жизнь, не ощущая боли, ты должен быть либо богом, либо мертвецом».

Она протянула руку и расстегнула ремень безопасности, которым была пристегнута женщина. Охранник, сидевший рядом, открыл дверь кабины. Женщина окаменела от холодного ветра, ударившего ей в лицо, и грохота лопастей.

— Я — бог, — сказала Зовастина, — а вы — мертвец.

Охранник сорвал переговорное устройство с головы женщины, которая, поняв, что сейчас должно произойти, принялась сопротивляться. Охранник выбросил ее из вертолета.

Несколько секунд Зовастина смотрела, как ее тело, кувыркаясь в кристально чистом воздухе, летит вниз, пока оно не исчезло в горных пиках.

Охранник закрыл дверь. Вертолет продолжал свой путь по направлению к Самарканду.

Впервые за сегодняшний день она испытала чувство удовлетворения.

Теперь все было расставлено по местам.

Амстердам, Нидерланды

19.30

Стефани Нелле выбралась из машины и торопливо набросила на голову капюшон плаща. С неба падал апрельский дождь; потоки воды, бурля и пенясь на грубой брусчатке, устремлялись по направлению к городским каналам. Гроза, которую принесло с Северного моря, прекратилась, но из темно-синих облаков продолжал моросить дождь, повиснув серой пеленой на фоне горящих уличных фонарей.

Она двинулась сквозь эту завесу, сунув руки в карманы плаща, перешла через выгнутый пешеходный мостик и вышла на Рембрандтплейн. Гнусная погода не разогнала завсегдатаев пип-шоу, гей-баров, стриптиз-шоу и кафе, где поджидали своих клиентов проститутки.

Направляясь в глубь района красных фонарей, она проходила мимо борделей, за стеклянными витринами которых живым товаром были выставлены девицы, обещающие любые виды наслаждений — хоть хлыстом, хоть лаской. В одной из таких витрин, туго затянутая в кожаную сбрую, на обитой плюшем козетке сидела женщина азиатской внешности и листала журнал.

Стефани говорили, что ночь — далеко не самое опасное время для посещения этого знаменитого квартала. Утром, когда на улицу выходят страдающие от ломки наркоманы, и середина дня, когда сутенеры начинают готовиться к ночной работе, сулят куда больше неприятностей. Однако ее предупредили, что в северной части района, в которой уже нет таких толп, как на Рембрандтплейн, опасно всегда. Поэтому, пересекая невидимую границу между безопасной и опасной зонами, Стефани внутренне собралась. Ее глаза обшаривали окружающее пространство, и она мягко, как крадущаяся кошка, шла по направлению к расположенному в конце улицы кафе.

«Ян Хэйвал» занимал первый из трех этажей складского здания. Темная забегаловка, одна из сотен таких же, которыми буквально утыкан Рембрандтплейн. Открыв дверь, она сразу же ощутила запах горящей конопли, но нигде не увидела знака с надписью «НИКАКИХ НАРКОТИКОВ, ПОЖАЛУЙСТА».

Кафе было забито до отказа, в теплом воздухе плавал дурманящий дым, пахнущий паленой веревкой. Эта вонь смешивалась с запахом жарящейся рыбы и орешков. У Стефани защипало в глазах.

А затем она увидела Клауса Дира. Тридцатилетний блондин с бледным обветренным лицом, он выглядел в точности так, как ей его описали.

Не в первый раз Стефани напомнила себе о цели своего прихода. А пришла она сюда для того, чтобы ответить услугой на услугу. Связаться с Диром ее попросила Кассиопея Витт. Поскольку Стефани была обязана подруге, она не смогла отказать ей в этой просьбе. Перед тем как идти сюда, однако, она проверила личность того, с кем ей предстояло встретиться. Дир родился в Дании, получил образование в Германии, а сейчас работал химиком в местной компании по производству пластмасс. Он был фанатичным нумизматом и, вероятно, обладал внушительной коллекцией монет. Именно эта страсть Дира и привлекла к нему внимание ее подруги-мусульманки.

Датчанин стоял возле высокого столика, пил пиво и жевал жареную рыбу. В пепельнице перед ним тлела самокрутка, и зеленоватый дым от нее был явно не табачным.

— Я Стефани Нелле, — сказала она, подойдя к мужчине. — Я вам звонила.