Стив Берри - Измена по-венециански

— Хенрик считает — и я разделяю его мнение, — заговорила Стефани, — что Зовастина попытается использовать связь между Эли и Кассиопеей себе во благо. Все произошедшее здесь, без сомнения, стало для нее шоком. Паранойя является ее профессиональным заболеванием, и Кассиопея может сыграть на этом.

— Эта женщина планирует войну. Ей нет дела до Кассиопеи. Она была ей нужна только для того, чтобы добраться до аэропорта, а потом превратилась в лишний багаж. Все это безумие!

— Коттон, — сказала Стефани, — ты должен знать кое-что еще.

Малоун ждал.

— Наоми мертва.

Он пробежал рукой по волосам.

— Как же я устал от того, что постоянно гибнут мои друзья!

— Я хочу достать Энрико Винченти, — жестко проговорила Стефани.

Того же хотел и Малоун.

Он вновь начал мыслить как опытный оперативный агент, подавляя в себе стремление быстро и жестоко отомстить.

— Вы говорили, что в сокровищнице хранится что-то важное. Так покажите!

Зовастина смотрела на женщину, сидящую напротив нее в роскошном салоне частного реактивного самолета. Смелости той было не занимать, в этом сомневаться не приходилось. Как и узникам в китайской лаборатории Винченти, ей был знаком страх, но, в отличие от тех слабаков, она умела его контролировать.

Они не разговаривали с того момента, как вышли из собора, и все это время Зовастина рассматривала свою спутницу, пытаясь составить о ней представление. Все это время Зовастина думала, было ли появление смуглой красавицы в Венеции случайным, или оно подстроено. Уж больно много всего произошло за короткое время.

Да еще эти кости.

Она была уверена в том, что найдет там что-то очень важное, уверена до такой степени, что рискнула отправиться в это отчаянное путешествие. Все указывало на то, что ее ждет успех. Но возможно, Торвальдсен прав: прошло больше двух тысяч лет, что там могло остаться?

— Почему вы оказались в базилике?

— Вы взяли меня с собой, чтобы поболтать?

— Я взяла вас, чтобы выяснить, что вам известно.

Эта женщина очень напоминала Зовастиной Карин. Та же дьявольская самоуверенность, которую они обе носили, словно украшение, и какое-то особое выражение осторожности, которое вызывало у Зовастиной интерес и в то же время сбивало с толку.

— Ваша одежда, ваши волосы… Вы выглядите так, будто побывали в воде.

— Ваш телохранитель искупал меня в лагуне.

Вот это новость!

— Мой телохранитель?

— Виктор. Разве он вам не рассказал? В музее на Торчелло я убила его напарника. Хотела убить и его самого.

— Это могло быть опасно.

— Не думаю.

Голос красавицы был холодным и желчным, и при этом в нем звучало нескрываемое превосходство.

— Вы знали Эли Ланда?

Витт не ответила.

— Вы думаете, что это я убила его?

— Я знаю это. Он рассказал вам о загадке Птолемея, об Александре, о том, что тело в Соме не было его останками. Он связал те останки с похищением венецианцами святого Марка, и именно поэтому вы отправились в Венецию. Вы убили его для того, чтобы он больше никому об этом не рассказал. И все же одному человеку он успел рассказать. Мне.

— А вы рассказали Хенрику Торвальдсену.

— В том числе и ему.

Это представляло собой проблему, и Зовастина подумала: а не существует ли связи между этой женщиной и провалившимся покушением на ее жизнь? Или — между этой женщиной и Винченти? Хенрик Торвальдсен, безусловно, человек, который может входить в Венецианскую лигу, но, поскольку информация о членстве в Лиге строжайше засекречена, не во власти Зовастиной проверить это предположение.

— Эли никогда не упоминал о вас.

— Зато часто упоминал о вас.

Да, эта женщина действительно была второй Карин. Та же мертвая хватка, тот же агрессивный наскок и привычка называть вещи своими именами. Открытое неповиновение, дерзость привлекали Зовастину. Приручение такого характера требует терпения и времени, но вполне возможно.

— А если Эли жив?

Венеция

Малоун прошел вслед за остальными в южный трансепт базилики. У запертых дверей в неосвещенной мавританской арке они остановились. Торвальдсен достал ключ и отпер двери.

Внутри коридор со сводчатым потолком вел к алтарной части, в нишах левой стены висели иконы и были выставлены реликвии веры. Справа располагалась сокровищница, где на стенах и в стеклянных витринах хранились более ценные и хрупкие реликвии исчезнувшей республики.

— Большая часть этих экспонатов была доставлена из Константинополя, — сообщил Торвальдсен, — после того, как в тысяча двести четвертом году город был разграблен крестоносцами, ведомыми венецианским дожем Энрико Дандоло. Однако значительная часть этих бесценных предметов была утрачена в результате череды реставрационных работ, пожаров и ограблений. После падения Венецианской республики ювелирные изделия переплавляли в золотые и серебряные слитки, а драгоценные камни варварски выковыривали. До нашего времени дошли лишь двести восемьдесят три предмета.

Малоун с восхищением разглядывал блестящие чаши, реликварии, ларцы, кресты, кубки и иконы, сделанные из камня, дерева, хрусталя, стекла, серебра и золота. Он обратил внимание и на амфоры, миррницы, обложки манускриптов, изящные кадильницы. Все эти предметы являлись трофеями из Египта, Рима или Византии.

— Вот это коллекция! — восторженно воскликнул Малоун.

— Одна из лучших в мире, — заявил Торвальдсен.

— Что мы ищем?

— Микнер говорил, что это находится там, — произнесла Стефани, указав вправо.

Они приблизились к стеклянной витрине, в которой лежали меч, епископский посох, несколько шестигранных кубков и ларцов для хранения реликвий. С помощью еще одного ключа Торвальдсен отпер витрину, извлек из нее один из ларцов и открыл его.

— Они держат его здесь, подальше от посторонних взглядов.

Малоун сразу узнал предмет, лежащий в ларце.

— Скарабей.

Египетские бальзамировщики обычно снабжали мумию сотнями различных амулетов. Многие из них служили всего лишь украшением, другие предназначались для того, чтобы укрепить конечности усопшего. То, на что смотрел сейчас Малоун, было главным амулетом. Амулет изображал навозного жука и назывался так же — Scarabæidæ. Подобная ассоциация всегда казалась Малоуну странной, однако древние египтяне обратили внимание на то, как жук появляется из навоза, и идентифицировали насекомое с Хепри, богом богов, творцом всего сущего, который являлся из всего созданного им.

— Это амулет сердца, — сказал Малоун.

— Верно, — кивнула Стефани, — то же самое говорил и Микнер.

Малоун знал, что в процессе мумификации из тела усопшего извлекались все органы, кроме сердца, в которое вставляли амулет скарабея, чтобы в теле умершего находился центральный символ нетленной сущности, бессмертия и воскресения. Этот скарабей, типичный для Древнего Египта, был сделан из зеленого камня, вероятно, сердолика. Однако кое-что в амулете привлекло внимание Малоуна.