Барбара Майклз - Ведьма

Дверь ей открыл сам Норман. Бросив один лишь взгляд на потерянное лицо Эллен, он крепко обхватил ее за плечи. Она чуть не разрыдалась: после всего пережитого так приятно было ощущать надежность мужских рук. Бренди, прописанное Норманом, оказало свое воздействие, и спустя какое-то время Эллен смогла рассказать о случившемся почти совершенно спокойно.

– Все понятно, – сказал Норман, выслушав ее до конца. – Прости, я представляю, каким потрясением все это было для тебя, но, если честно, у меня просто гора с плеч. Ты бы видела свое лицо – в первый момент я подумал...

Он не закончил фразу, а Эллен не стала переспрашивать. Теперь она отчасти понимала, какие страхи посещают его во время отлучек Тима.

– Где он? – спросила она.

– Бог знает. Он ведь тебя видел? Значит, не вернется, пока ты не уйдешь. Спасибо, Эллен. Это была хорошая идея – поговорить с Тимом, но увы...

– Надеюсь, ты не думаешь, что я сдалась? – Эллен одним глотком покончила с бренди и в упор встретила пристальный взгляд Нормана. – Его обязательно нужно показать врачу. А мы тем временем подумаем, что еще можно сделать – вот и все.

Лицо Нормана исказила кривая усмешка.

– Ты бесстрашная женщина, правда?

– Просто упрямая. – Бренди выполнило свою задачу слишком хорошо: Эллен ощутила не только приятную истому, но и некоторое уныние. – Похоже, в последнее время у меня все наперекосяк. С миссис Грапоу дело обстоит не лучше, чем с Тимом. А я-то всегда считала, что умение общаться с людьми – одно из главных моих достоинств!

– Слышал о твоих последних подвигах, – признался Норман. – Какой бес в тебя вселился, что ты устроила этот безумный сеанс гадания?

– Да все это было шутки ради. В Вашингтоне многие наведываются к гадалкам.

– Но не принимают этого всерьез. А в нашем захолустье в такие игры не играют.

– Кажется, я тоже начинаю понимать это. Похоже, с сегодняшнего дня мне лучше помалкивать. Но в церковь ходить я не буду!

Норман рассмеялся, но укоризненно покачал головой:

– Может, тебе вообще стоит уехать на несколько недель? Если не попадаться на глаза какое-то время, шумиха уляжется.

– Ты уже второй, кто советует мне убраться из города. Готовится убийство, или революция, или еще что-нибудь в этом роде, что вы все так хотите отделаться от меня?

Норман переменился в лице.

– Кто еще предлагал тебе это? Миссис Грапоу... Почему бы тебе не навестить дочь? Она сейчас в Нью-Йорке, если я не ошибаюсь?

– В Кливленде. Гостит у друзей Джека. Меня тоже звали приехать...

– Ну и почему бы тебе не...

– Потому что миссис Грапоу хочет, чтобы я это сделала.

– Ты упрямая, как баран, – улыбнулся Норман. – Что ж, по-моему, самое время выпить по этому поводу.

От бренди Эллен отказалась, но с удовольствием приняла предложение Нормана отвезти ее домой: ей не хотелось езде раз проходить мимо растерзанного трупика на прогалине.

Этой ночью – на середине четвертой главы «Бальных туфелек» – снова явилась тень. И оставалась целых двадцать секунд (Эллен считала в уме), пока неминуемое дрожание век не положило конец ее присутствию.

После этого Эллен не могла заснуть дольше обычного. Главным образом, мешали тревожные мысли по поводу Тима, но черный силуэт на стене тоже начинал действовать ей на нервы. «Почему ничего не происходит? – раздраженно думала она, уминая кулаками горячую подушку. – Эта тень... она даже не двигается – просто висит там, и все».

И только окончательно погружаясь в сон, Эллен поняла подлинный смысл глагола.

Жара все усиливалась. Привыкшая к кондиционерам, Эллен обнаружила, что вынуждена изменить режим дня, чтобы приспособиться к жизни в условиях «дикой природы». К полудню у нее хватало сил только на то, чтобы принять холодный душ и тихонько дремать в затененной спальне.

Она все еще подумывала посетить окулиста, но одной мысли о раскаленных улицах Вашингтона оказывалось достаточно, чтобы отбить к этому всяческую охоту. Поэтому Эллен сидела дома и вышивала, работала по утрам в саду, а по вечерам читала – до боли в глазах; Теней она больше не видела, но сны ее были тревожными. Однажды в полнолуние ее разбудило негромкое звериное ворчание, и несколько мгновений она лежала, трясясь от необъяснимого страха, прежде чем поняла, что странные звуки идут от Иштар.

Кошка замерла темным силуэтом на фоне серебристого прямоугольника окна и не пошевелилась, даже когда Эллен подошла посмотреть, что происходит. Положив руку на ее выгнутую спину, Эллен ощутила, что шерсть у нее встала дыбом, но Иштар не казалась напуганной – лишь настороженной и заинтересованной. Внизу, во дворе, спрыгнув с ограды, в лес метнулась маленькая белая фигурка.

Иштар зевнула.

– Значит, ты ее тоже видела, – ласково сказала Эллен. – Это немного ободряет. Бедняжка, надеюсь, у нее есть хозяева.

После недели, проведенной в одиночестве, Эллен немного наскучила собственная компания, но все же не настолько, чтобы искать общения в городе. Норман был в отъезде, о чем, сняв трубку, ее сухо уведомила Марта. Наверное, уехал искать врача для Тима. Интересно, куда: в Вашингтон или Шарлоттсвилль? «На его месте, – подумала Эллен, – я бы не решилась оставить Тима одного». Какой, должно быть, ужас – ежеминутно ожидать очередного гневного звонка с очередным скверным известием, постоянно быть готовым к самому страшному – и обнаруживать, что сбываются худшие опасения.

Когда раздался звонок в дверь, Эллен была в кухне. Оставив стряпню, она торопливо вышла в прихожую – на крыльце, вглядываясь сквозь сетчатую дверь, стояла Пруденс Мюллер. Пытаясь скрыть удивление, Эллен пригласила ее в дом.

– Я думала, вы все на работе.

– У меня сейчас перерыв на ленч, – пробормотала Пруденс.

– Ах да, ты же работаешь в аптеке. Надеюсь, ты не шла пешком всю дорогу из города по такой жаре?

Пруденс пролепетала что-то насчет велосипеда. Лицо ее было пунцовым от жары и спешки. Упорно избегая взгляда Эллен, она принялась теребить поясок юбки. Ей было явно не по себе, и Эллен почувствовала ответное смущение, смешанное с жалостью: девочка выглядела такой откровенно некрасивой. Глядя на нее, Эллен ощутила прямо-таки материнский зуд: будь Пруденс ее дочерью, она бы первым делом сводила ее к дерматологу, посадила на диету и заставила сменить гардероб. Пенни никогда не выглядела так скверно, даже в период подростковой нескладности и прыщей. Но тут, похоже, случай безнадежный: характер у Пруденс был столь же безвольно-мягким, как тусклые пряди ее волос.

– Могу я что-нибудь сделать для тебя? – ласково спросила Эллен.

– Дайте мне зелье.

Робко примостившаяся до этого на краешке стула, Пруденс вдруг подалась вперед, и на какую-то секунду Эллен показалось, что она сейчас бросится к ее ногам. Неверно истолковав молчание, девочка горячо продолжила: