Виктор Суворов - Змееед

Не скажу, что иностранец вскрыл его сразу. Это был долгий утомительный труд. Отработав двадцать минут, уступил место соперникам. Он больше не пил шампанского. Он что-то вычислял в школьной тетрадке, кусая кончик карандаша. И когда ему дали новый тридцатиминутный подход, он на двадцать четвертой минуте что-то нащупал. Отошел от сейфа. Осмотрел его со стороны. Потом решительно вернулся к нему, зачем-то его обнял, лбом к нему прижался, похлопал так, как мы хлопаем по плечу старого товарища, и вдруг повернул штуку, которая служила ему ключом. Щелкнуло в сейфе, поворотил он ручку, чуть приоткрыл дверь чудовищной толщины и столь же чудовищного веса и, не заглядывая внутрь, отошел к своему креслу.

Мастерство, удаль и силу русский человек уважал всегда. Даже если это сила и мастерство противника-басурманина. Подошел капитан команды НКВД к незнакомцу, пожал руку в черной перчатке, голову склонил: признаю тебя, мастер.

Попал Железный Генрих в полосу невезения.

Но сегодня пронесло. Не оказалось в сейфе Свердлова никаких документов, которые пролили бы свет на героическое прошлое Генриха. Тут только золото, деньги и паспорта на случай бегства товарища Свердлова и его ближайшего окружения из столицы нашей великой Родины и всего мирового пролетариата. Очень боялся Генрих, что и на его имя паспорт окажется. Но пронесло еще раз.

Много в сейфе золота, много денег. Одних только золотых и платиновых колец, сережек, перстней, цепочек, брошек, браслетов, кулонов, ожерелий, портсигаров, орденов, часов, икон, ларцов, табакерок с крупными бриллиантами, рубинами, сапфирами, изумрудами семьсот штук. Точнее, семьсот пять. Работа изумительная. Казалось бы — сто-двести граммов золота или платины да два десятка крупных бриллиантов, ну что той вещице за цена? А тут не бриллианты, не рубины и не золото ценятся, но работа мастеров. На каждой сверкающей безделушке клеймо то Осипова, то Хлебникова, то братьев Грачевых, то Фаберже, то Овчинникова. Продай одну такую штуковину в Париже — и покупай виллу на Лазурном берегу.

А еще тут деньги новенькие в пачках хрустящих. Пятисотрублевки с Петром Великим, сторублевки с Екатериной Великой, пятидесятирублевки с Николаем Палкиным, четвертные с Александром Третьим. Всего 749 тысяч рублей. Империя рухнула, но ее бумажные деньги были настолько ценными, что иностранные банки принимали их по номинальной цене и даже меняли на золото до начала двадцатых годов. И на родине мирового пролетариата они цены не теряли и были в обороте до 1922 года. 749 тысяч — это очень много. Правда, сейчас они уже ничего не стоят.

Но есть здесь и то, что ценности не теряет, — монеты золотые: пять рублей, десять, пятнадцать… Николай Иванович Ежов удивляется: что за монета дурацкая — 7 рублей 50 копеек. Железный Генрих с понятием объясняет: у Александра Третьего были золотые монеты достоинством в пять рублей и в десять. Первая весила 6,45 грамм, вторая — 12,9. А Николай Второй в полтора раза сбавил содержание золота в рубле. На монетах весом в 12,9 грамм стали писать не «десять рублей», а «пятнадцать». Соответственно, монета весом 6,45 грамма стала не пятирублевой, а в полтора раза больше — 7 рублей 50 копеек. Кроме того, Николай Второй печатал свои пятирублевки весом 4,31 грамм и червонцы весом 8,62 грамм.

Холованов про себя удивляется да матерится: ювелир хренов, аптекарь, твою мать! А сам на своего иностранца глазом косит: не сорвался бы, воспользовавшись всеобщим вниманием к содержанию сейфа. А оно чарует.

Ювелирные изделия потом описывать и оценивать будут, сейчас только посчитали и определили общий вес — 102 килограмма 808,3 грамма.

А золотые монеты сортировать, считать и взвешивать решили прямо тут и сейчас.

Червонцев Александра Третьего оказалось 413, пятирублевок — 993. Общая сумма 9095 рублей. Общий вес — 11 килограмм 732,55 грамм.

Пятирублевок Николая Второго насчитали 6473, монет по 7 рублей 50 копеек — 1612, червонцев — 4683, пятнадцатирублевых — 543. Всего 13 311 николаевских монет на общую сумму 99 430 рублей, общим весом 85 килограмм 668,19 грамм.

Смеется Холованов: не зря пролетарский вождь на своих родственников паспорта заграничные заготовил, да еще и несколько пустых незаполненных бланков припас. А то ведь в чемоданы все это упакуй — сам не поднимешь.

Николай Иванович Ежов тоже весел: жаль, никто чемодан на колесиках не придумал! Как бы товарищу Свердлову удобнее было бы до самой границы не на горбу тащить, а катить за собой на веревочке. И руки Генриху Железному и Холованову жмет: спасибо, товарищи, правильное дело задумали, сокровища на нужды индустриализации обратим.

Плюхнулся Генрих в кресло: как же все-таки пронесло! В этом проклятом сейфе могли очутиться весьма неприятные бумаги, но их не оказалось. С другой стороны, отщипывает Несгибаемый Генрих малые кусочки от колымских золотых уловов, рискует, людей через всю страну гоняет, вынужденно посвящая в свои тайны, а настоящее сокровище чуть ли не два десятка лет под носом в пыльном складу дожидалось! Можно ли одну безделушку от Фаберже или братьев Грачевых сравнить с чемоданами золотого песка? Как же он не додумался этот сейф ковырнуть? Как забыл про него? Не получилось бы вскрыть? Пригласил бы зарубежного гастролера! Чертов Холован!

Павел Петрович Буланов, не спрашивая, налил шефу в стакан. Тот кивнул: мол, и сам за стол садись, и себе налей.

Сел Буланов. Налил. Выпили.

— Что делать со Змееедом?

— Там, на Коммунарке, выпытать все и, в отличие от остальных, похоронить в гробу. Живым.

— Что с ней делать будем? Дочь комкора из Генерального штаба. Выпускать никак нельзя. Скандал на всю Москву. Убрать?

— Не спеши. С этим успеем. Что-то придумать надо.

— Но выпускать нельзя.

— Ни в коем случае. Пусть сидит, разберемся с Гуталином — решим. Как думаешь, кто под нас роет? Холован? Шутка у него нехорошая про тяжелый чемодан.

— Это совпадение.

— А зачем он про сейф вспомнил? И откуда у него тут же иностранец взялся, способный любые сейфы курочить?

— Думаю, все же, что роет Колька Ежов. У него тоже шутка про чемодан на колесиках была. У, хитрый гад!

— Вот бы кого придушить, в дела НКВД так и лезет.

— Придушим.

Павел Петрович рано вернулся в Коммунарку. Тут кроме всего прочего — санаторий и гостиница для руководящего состава ГУГБ НКВД. Тут у Буланова еще одна квартира. Железный Генрих проводит много времени в Коммунарке, и секретарь должен быть рядом.

Сегодня Буланов страшно устал. Он не спал всю прошлую ночь. Потому постановил для себя: сейчас, прямо с семи вечера, спать, проснуться где-то в районе полуночи и идти отдыхать.

Он проснулся свежим и отдохнувшим, вымылся, надел гимнастерку без знаков различия, спустился вниз. Тут стараниями Генриха процветает отменный ресторан с украинским именем «Глэчик».