Уве Шомбург - Код Вавилона

Джесмин неуверенно взглянула на врача. Дюфур показался ей странно задумчивым и нерешительным, он то и дело смотрел на стол.

Там лежало еще нетронутое заявление о согласии. Строка подписи была помечена точками. Пункт о юридических гарантиях в пользу врачей был обведен рамочкой и набран жирным шрифтом.

— Прежде чем вы это подпишете, мы предпримем еще кое-какие обследования, — вдруг сказал Жак Дюфур. — Из-за этого начало терапии задержится на несколько дней. Но я хочу быть совершенно уверен.

Кельн

Вторник

— Кто это? — спросил женский голос.

— Профессор Зельнер?

— Кто говорит?

Крису понадобилась одна секунда, чтобы справиться с эффектом неожиданности.

— Слово «Вавилон» вам о чем-нибудь говорит? На раннее утро минувшего понедельника у вас была запланирована встреча. К сожалению, она не смогла состояться.

— Кто это? Если вы не скажете, кто вы, я положу трубку.

Тон был спокойный, решительный, последовательный. Самоуверенность этой женщины сквозила в каждом слоге.

— Речь идет о передаче древностей в Музей Передней Азии. — Крис напряженно ждал, какая будет реакция. Он слышал ее тяжелое дыхание, как будто она поднималась вверх по лестнице. Потом щелкнуло. Связь прекратилась.

Крис нажал на кнопку повтора набора. Занято.

Он выругался. Потом горько рассмеялся. С чего это он взял, что все должно пройти как по маслу? Через полчаса он наконец опять услышал в трубке этот прокуренный голос.

— Почему вы бросаете трубку? Если бросите еще раз, это будет решение в пользу Лувра. Артефакты у меня.

Там помолчали.

— Вы не тот, с кем велись переговоры до сих пор.

— Верно. Ваш прежний контакт выпал из сделки. Он, скажем так, больше не имеет к ней интереса. Все полномочия он передал мне.

В телефоне снова установилась тишина. Крис довольно ухмыльнулся. Первый барьер был взят.

— Хорошо. Мы можем попробовать, — наконец-то спокойно сказала профессорша. — Не был ли моим прежним собеседником тот человек, о котором в последние дни так подробно вещает швейцарская пресса?

Теперь онемел на какое-то время Крис.

— Почему вы так решили?

— Вы думаете, нападение на транспорт с ассирийскими ценностями для Лувра могло остаться незамеченным? Это событие обсуждалось уже через пару часов. И пресс-конференцию сегодня утром я тоже посмотрела. Нападение на трассе А9 — это ваших рук дело?

— Нет. Кто бы ни был этот нападавший, он промахнулся. Не того убил. Таблички с клинописью у меня. До сих пор я ждал распоряжений. Но их теперь уже не будет… Тем не менее свою часть договора я исполню.

— Вы хотите сказать, что поездка Форстера в Берлин была еще одним отвлекающим маневром, тогда как на самом деле таблички доставляли вы?

«Да, госпожа профессор, так и считай», — подумал Зарентин.

— Вы его знали?

— Форстера? Нет. Лично — нет. — Она покашливала. — Но как антиквар он мне, естественно, известен. Человек с более чем сомнительной репутацией.

— И, несмотря на это, вы хотели у него купить.

— Это легальная сделка, — холодно сказала она.

— И что? — спросил Крис после некоторой паузы. — Теперь владелец этих предметов — я.

— Идите с ними в полицию.

— Этого я не сделаю. Наша скромная отрасль редко впутывает в свои дела полицию.

— А вы считаете, я должна в них впутываться?

— Я собственник. Это зафиксировано договором.

Опять стало тихо.

— Вы хотите денег?

— Естественно.

— Немецкое общество востоковедов и его спонсоры — не торговый дом.

— А я не самаритянин.

— Форстер собирался передать нам древности безвозмездно.

— Форстер мне сказал, что о цене условились.

В воздухе повисло напряжение, как будто мобильник передавал гигантское силовое поле.

— Наше последнее слово было сто тысяч.

— Плохая из вас лгунья, — Крис весело рассмеялся. — Чтобы не тянуть время: вы сошлись на десяти миллионах. Для перевода их на счета ЮНИСЕФ и ЮНЕСКО. В понедельник утром вы должны были взглянуть на древности, во вторник — перевести деньги, а в среду должна была состояться передача. Такова была сделка.

— Что у вас есть для передачи? — Ученая дама ни на миг не смутилась.

— Шумерские глиняные таблички.

— Идите в полицию, объясните все там. Нашу сделку мы сможем провести и потом.

— Они все конфискуют.

— Вот именно. А мы должны заплатить, чтобы потом эти находки были конфискованы у нас? Вы меня не убедили. Находки так и так принадлежат нам. Они были у нас похищены.

Крис довольно ухмыльнулся. Форстер все это предвидел.

— Что касается древностей, швейцарские законы в принципе лояльны к контрабанде. Покупаешь древности под честное слово, кладешь их на пять лет в приписной таможенный склад — и все возможные претензии преодолены. Вы же знаете, что древности попали в собственность Форстера намного раньше. Так что здесь это не пройдет.

— Существуют международные конвенции.

— Конвенция ЮНЕСКО? — Крис язвительно рассмеялся. — Закон о перевозке культурных ценностей? Срок давности — тридцать лет. Тоже давно прошел. Кроме того, во многих странах это зависает в законодательном процессе. И Германия это до сих пор не реализовала. У нее на это есть свои причины. Германия — один из крупнейших рынков древностей. Лицемерие всюду, куда ни глянь.

— А вы как представляете эту сделку?

— Единовременная цена покупки один миллион евро в пятисотенных купюрах наличными мне. Это предложение не обсуждается. Если у вас нет интереса, то повезет Лувру или Британскому музею. У тех ведь давняя соринка в глазу — тот факт, что Вавилон раскопал немец Колдевей.

Снова на какое-то время стало тихо.

— У вас есть фамилия?

— Рицци. Подойдет?

— Итальянская? Синьор Рицци, вы превосходно говорите по-немецки. Позвоните мне еще раз завтра вечером.

— Нет — завтра утром. Ибо сделка состоится либо завтра, либо никогда.

Париж

Вечер четверга

Генри Марвин стоял в роскошном номере люкс и не отрываясь смотрел из окна отеля вниз, на Елисейские поля. Пальцы его судорожно стискивали ткань гардин. Ему стоило больших усилий подавить ярость, клокочущую с того момента, как он увидел корректурные оттиски брошюры, при помощи которой Преторианцы хотели распространить свои идеи в Европе.

В следующую среду в Париже открывался инициированный орденом конгресс, с которого начнется кампания в Европе. На конгрессе и собирались презентовать эту брошюру.

Издатель вернулся к своему креслу, разглядывая при этом тонкие черты Эрика-Мишеля Лавалье, подчеркнутые дизайнерскими очками. На темном костюме не видно было ни пылинки, ни волоска, и Марвин заподозрил, что костюм для этого человека все равно что униформа, придававшая ему уверенность и силу.