Александр Мазин - Паника

Рохан увидел ползущего по дну маленького осьминога, сцапал его и бросил в свою подругу.

— Убью! — свирепо процедила Фло, поднимаясь.

Рохан расхохотался, бросился в воду и поплыл кролем к выходу из маленькой бухточки. Фло послала вдогонку пару ругательств, но догнать и не пыталась. Рохан плавал намного лучше. Вместо этого она уселась на дно (вода доходила ей до подбородка) и через минуту пришла к выводу, что Рохан ведет себя необычно. А еще через минуту решила, что нашла причину этого.

Цепь обросших водорослями камней надежно закрывала вход в маленький залив даже сейчас, во время прилива. Рохан напрасно опасался акул. Зацепившись пальцами за край одного из камней, он позволил волнам мягко покачивать его тело над зеленым шевелящимся ковром. Казалось, не камень под ним, а огромный, покрытый шерстью зверь, зарывшийся в белый песок угловатой головой. Шнырявшие в воде крохотные полосатые рыбки иногда задевали, щекоча втянутый живот Рохана.

Фло тихо подплыла, устроилась рядом на камне, погладила друга по гладкой спине с выступающей правой лопаткой.

— Если ты ревнуешь меня к этому маленькому богу — зря!

Рохан удивился, но решил сыграть на ее ошибке.

— Я знаю твою слабость, — сказал он.

— Какую именно?

— Голос!

Девушка засмеялась.

— Так ты теперь называешь это слабостью? — проворковала она.

— Это колдовство, — серьезно сказал Рохан, садясь на шероховатую теплую вершину камня. — Его голос… Черт! Это не просто гипноз! Это настоящая магия! Не стоит смеяться, даже мне…

Фло прижала к губам Рохана мокрую ладошку.

— То — ты, а то— я, — сказала она снисходительно. — Витринные фрукты.

— Что ты имеешь в виду? — Рохан оттолкнул ее руку.

— Витринные фрукты. Ты никогда не пробовал пластмассовое яблоко? Очень красивое, очень спелое… Я как-то попробовала. Года в три. Потрясающее разочарование.

До сих пор не могу забыть.

— Ты это — к чему?

— Голос твоего брата, его ведь можно считать твоим братом, верно?

Рохан кивнул.

— Его голос — вроде этих фруктов. Там ничего нет, за этим голосом! Пусто! Ты понимаешь?

— Не очень, — пробормотал Рохан, глядя, как перекатываются волны через серый зернистый гребень камня.

— Я боюсь, — честно призналась Фло. — Я должна быть ему благодарна. Честно, он ведь вытащил меня из жуткого дерьма. А все равно я ему не верю. Он всю дорогу, пока мы шли сюда, твердил, что позаботится о нас. Позаботится! А я хочу, чтобы он обо мне заботился? — произнесла она агрессивно. — То, что я знаю об этих Древних… Нет уж! Лучше я сама о себе позабочусь. И о тебе заодно!

— Вот как? — оживился Рохан. — И что же ты знаешь о Древних?

— Отвези меня к берегу — тогда расскажу!

— Поехали, — сказал Рохан, соскальзывая в воду.

Фло положила руки на его плечи, вытянулась, чтобы не мешать Рохану грести.

Когда они были на полпути к берегу, Фло соскользнула со спины друга. Ее длинные волосы плыли по поверхности, как диковинные водоросли.

Песок был горячим даже в тени. Флоренс легла на спину, похлопала себя по загорелому животу:

— Устраивайся!

Рохан лег под прямым углом к ней, головой — в мягкой впадине живота девушки. Флоренс подложила ладонь под затылок, посмотрела на зеленую листву наверху.

— Я шла по набережной… — произнесла она.

Потрепанный военный джип остановился у края дороги в шести милях от города. Вокруг была пустыня, раскаленная полуденным солнцем. Обливаясь потом, двое солдат выволокли из джипа большой черный пластиковый мешок. Волоком оттащив его шагов на двадцать от автострады, они бросили мешок, сели в машину и уехали. Минут через пять сверху, из маревно дрожащего неба упал гриф. Переваливаясь, он обошел мешок, потом, неловко ударив крыльями, вскочил на него и разорвал толстую пленку ударом кривого клюва. Сверху упал его сородич и, уже не мешкая, присоединился к первому. Затем— третий, четвертый… Через три минуты мешок и его содержимое скрылись под шевелящимся и орущим покровом хлопающих крыльев и распространяющих зловоние тел. Содержимым мешка было то, что осталось от Куто Тенгу Туруме, бывшего чиновника земельного департамента.

А за час до того, как от Куто Туруме остался только десяток-другой обглоданных костей, с аэродрома столицы по личному приказу Президента поднялись в воздух два сверхзвуковых истребителя-бомбардировщика «Мираж» и взяли курс на остров, значившийся в лоции как «Козий Танец».

— Что ты предлагаешь? — спросил Джибс. — Я ведь не колдун, — добавил он извиняющимся тоном. — Мне подобное в новинку.

— Понимаю, — кивнул масаи. — Они пьют нашу жизнь. Но мы можем им помешать, Рангно!

— Знаешь, — сказал Джибс, — а ведь меня никто не собирался съесть! Я слишком жилистый, а?

— Ты шутишь, — укоризненно произнес африканец. — То была страшная ночь!

—Я бы не сказал. — Джибс ухмыльнулся.

— Они пьют нашу жизнь, — повторил масаи. — Твою жизнь, Рангно! Если даже тебе нравится — все равно. Это твоя жизнь.

— Я слушаю тебя, — серьезно ответил американец.

— Буду искать корень! — сообщил масаи. — Нужный корень. Ты останешься здесь?

— Нет уж! Я пойду с тобой… на всякий случай.

— Да, Рангно.

Масаи нырнул в заросли и Джибс последовал за ним. Тарарафе двигался как гончая, ведомая «верхним» чутьем. Когда колючие кусты или переплетение лиан преграждали ему путь, африканец поворачивал, обходил препятствие и возвращался к прежнему направлению. Джибс, с трудом поспевающий за длинноногим масаи, не задавал вопросов. Если бы он мог помочь Тарарафе, тот сказал бы об этом. Тренированное тело Дина Джибса покрылось потом, дыхание участилось. Должно быть, сказывалось напряжение последних дней и прошлая великолепная ночь.

Тарарафе резко остановился. Склон перед ним круто уходил вверх. Масаи втянул воздух широкими ноздрями, оглянулся на Джибса и бегом, помогая себе руками, стал подниматься. Очень скоро они оказались на своеобразной вершине, среди древовидных папоротников и стройных высоких пальм, чьи вершины были увенчаны султанами длинных листьев. Противоположный склон полого спускался к западному берегу острова.

Тарарафе устремился вниз. Джибс — следом… И вдруг почувствовал короткую боль слева, повыше диафрагмы. Словно в грудь воткнули нож. У него перехватило дыхание. Но боль уже ослабела, поползла под мышку, дальше — в спину и затаилась под лопаткой, оставив после себя слабость, дрожь и чувство опасности.

«Вот дерьмо!» — подумал Джибс. Он прожил шесть десятков лет и ни разу у него не болело сердце.

Американец медленно опустился на траву, проросшую сквозь слой старых листьев. Он знал, что Тарарафе почувствует его отсутствие и вернется, если сочтет нужным.