Уоррен Мерфи - Остров Зомби

Большинство людей этого не замечает. Если на них направлено оружие, они уже не вглядываются, как у нападающего лежат пальцы на курке и в каком месте руки больше натянута кожа. Этому нужно учиться. Ведь и точно попасть битой по мячу – вещь невозможная для того, кто никогда не видел раньше бейсбольного мяча, но для игрока высшей лиги – пустяковое дело.

Итак, Римо понял, что человек пока не готов спустить курок. Об этом ему сказали недостаточно напряженные пальцы.

– О'кей, спасибо за предупреждение, и приходи, когда созреешь, – сказал Римо и закрыл дверь.

Чиун сидел перед телевизором в позе лотоса. Старые актеры вновь помолодели на экране телевизора, привезенного на Бакью из Штатов вместе с видеокассетами. Чиун не любил новомодные «мыльные оперы», те, где «много секса и насилия», – он называл их богохульными и наотрез отказывался смотреть. Поэтому он был обречен постоянно пересматривать старые записи – «единственно стоящее в вашей культуре, по-настоящему великое искусство».

Одно время Чиун носился с идеей написать «мыльную оперу», но сочинение ее названия, посвящения и текста речи, которую он должен будет произнести по случаю присуждения ему премии, отняло у него столько времени, что писать уже было некогда. Римо из благородства никогда ему об этом не напоминал.

– Что случилось с любовью, добрыми отношениями и браком? – спросил Чиун. И сам ответил: – Ничего.

Он произнес слова одного из персонажей, доктора Чаннинга Мердока, который сообщил Ребекке Уэнтворт, что ее мать умирает от неизлечимой болезни и что он не может ее оперировать, потому что знает, кто является настоящим отцом Ребекки.

Органная музыка подчеркивала драматизм действия. Губы Чиуна перестали шевелиться – началась реклама. Рекламировался очиститель, в котором чего-то было больше, чем в других. Даже по этой рекламе можно было понять, насколько стар фильм: ведь сегодня в рекламе очистителя упор делался на том, что «этого» в нем совсем нет.

– Кто приходил? – спросил Чиун, пока шла реклама.

– Да никто. Какой-то англичанин.

– Никогда не говори плохо об англичанах. Генрих Восьмой всегда расплачивался сразу и делал заказы регулярно. Добрый и благородный Генрих был благословением для своего народа и гордостью расы. Своим примером он доказал, что мужественное сердце корейца может биться и в груди человека с совершенно противоестественным разрезом глаз.

– Ты представляешь, чем тебе придется здесь заниматься? – спросил Римо.

– Да, – ответил Чиун.

– Чем?

– Смотреть, что еще случится с Ребеккой.

– С Ребеккой? – переспросил Римо, не веря своим ушам. – Господи, Ребекка проживет еще семь лет, ее четырнадцать раз прооперируют, она сделает три аборта, станет астронавтом, проведет политическое расследование, будет работать в конгрессе, ей удалят матку, изнасилуют, на нее совершат покушение, еще до того, как закончится ее контракт со студией, она получит в наследство универсальный магазин, после чего попадет под грузовик, направляющийся в Детройт.

Чиун беспомощно шарил глазами по сторонам, как бы силясь отыскать кого-нибудь, с кем можно поделиться потрясением от такого чудовищного злодеяния. Вот так взять – и все рассказать! Скольких часов блаженства лишилась его бедная, мягкая, нежная душа! Но в комнате не было никого, кроме неблагодарного ученика.

– Вот уж спасибо так спасибо, – проговорил Чиун голосом, полным муки.

В дверь снова постучали. На пороге стоял все тот же англичанин в синем блейзере и легких брюках. Он держал в руке «вальтер Р-38». На этот раз его палец четко лежал на спусковом крючке. Владелец оружия принял положение, при котором рука меньше дрожит. Он пришел убивать.

– Боюсь, старина, тебе придется выкатываться из этого номера.

– Нет уж, – сказал Римо. – Мы только что въехали.

– Хотелось бы обойтись без крови.

– Не волнуйтесь. Мы не собираемся никого убивать.

– Зато у меня в руке пистолет, и я уже прицелился тебе в голову.

– Вижу, – отозвался Римо, облокотившись одной рукой на дверной косяк.

Чиун бросил взгляд на незваного гостя. Мало того, что Римо испортил все удовольствие, рассказав содержание последующих шестисот серий, из которых по крайней мере четыреста были само совершенство, – теперь он собирается убить назойливого посетителя во время демонстрации фильма. Римо явно не собирается ждать начала рекламы. Но почему? Зачем убивать человека во время фильма, если можно дождаться рекламной паузы?

Чиун знал ответ.

– Ты враг прекрасного, – буркнул он.

Английский агент сделал проверочный шаг назад.

– Кажется, вы не понимаете, с кем имеете дело, – сказал он.

– Это ваши проблемы, – отозвался Римо.

– Считай, что ты – мертвец, – сказал агент.

Дуло пистолета было направлено прямо в лоб дурашливого американца. Пуля разнесет лобную кость, да еще и в затылке будет огромная дыра.

– Папочка, он будет стрелять. Разве ты не слышишь? Тут нет моей вины.

– Враг прекрасного, – злобно повторил Чиун.

– Если ты соизволишь обернуться, то увидишь, что его рука дрожит. В любой момент он может нажать на спуск.

– «В любой момент, – передразнил его Чиун с жалостливой интонацией, – он может нажать на спуск». Значит, если он может нажать на спуск, то пропади все пропадом?

Агент ждал достаточно долго. Он не понимал, почему эти двое так спокойны перед лицом смертельной опасности. Не то, чтобы его это очень смущало. Но на своем веку он убивал не один раз, и бывало, жертва не верила, что умрет. Иногда, напротив, теряла от страха голову. Но чтобы вот так препираться друг с другом – такого еще не случалось. Впрочем, все когда-то бывает в первый раз.

Он нажал на спуск. «Вальтер Р-38» дернулся в его руке, но он этого не почувствовал. Лоб белого человека не пострадал. Зато «вальтера Р-38» больше в руке англичанина не было, а саму кисть руки со страшной силой оторвали у запястья, будто выдернули громадный зуб. Он не почувствовал боли, только рывок.

Он также не видел, как двигались руки сто противника, уловил только мелькнувший перед глазами палец и мог поклясться, что палец этот беспрепятственно погрузился в его мозг до первого сустава – ощущение было такое, что огромная дверь навсегда захлопнулась перед ним. Впрочем, он уже ни в чем не мог поклясться. Просто эта картина механически запечатлелась в его сознании, а к тому времени, как он рухнул на пол, он уже ничего не чувствовал.

Нервные окончания еще посылали сигналы в мозг, но та его часть, которая расшифровывает их, превратилась в кровавое месиво.

Римо вытер палец о рубашку незадачливого агента и осторожно перетащил того к двери болгарского номера. Оттуда застрекотал «Калашников».