Йозеф Гелинек - 10-я симфония

— Почему ты бегаешь по улице? Почему не в школе? — проворчал Бетховен.

При звуках необычно высокого голоса обожаемого композитора Герхард улыбнулся и жестом попросил у него разговорную тетрадку.

Выходя из дома, Бетховен всегда носил с собой разговорные тетрадки, чтобы общаться с другими людьми. Глухота надвигалась медленно, и несколько лет назад он еще справлялся с ней при помощи слуховых трубок, сделанных его другом Мельцером. Но к марту 1826 года Бетховен вот уже десять лет как перестал играть на фортепьяно в концертах и почти полностью оглох. С тех пор он никогда не выходил из дома без этих чудесных тетрадей.

Герхард написал на чистой странице: «Меня наказали, мне придется два дня сидеть дома и не ходить в школу».

Бетховен громко расхохотался при мысли, что двенадцатилетнего мальчика можно наказать, запретив два дня ходить в школу. Когда композитор разражался хохотом, Герхарду всегда казалось, что его маленькие карие глаза буквально исчезают с лица, будто их вдавили внутрь. Большинство венцев затруднилось бы сказать, когда Бетховен вызывает больший страх: когда хмурится с выражением ярости и страдания или когда разражается оглушительным хохотом, превращающим его лицо в гротескную маску, совершенно лишенную разумного выражения.

— За что тебя наказали? Опять пел на уроке?

Мальчик кивнул, и Бетховен с пониманием погладил его по волосам. Ему было поручено восполнить недостатки в музыкальном образовании, которое мальчик получал в школе.

— Я направляюсь в Школу верховой езды посмотреть, не найдется ли хорошей конюшни для Фиделио. Если хочешь, пойдем со мной.

Мальчик просиял, и они зашагали к Хофбургу, штаб-квартире этого почтенного заведения.

Ходить по улице рядом с Бетховеном было нелегко. Его племянник Карл уже давно отказался сопровождать эксцентричного дядю куда бы то ни было, испытывая стыд из-за того, что тот слишком бурно проявляет свои чувства или что-то напевает себе под нос на людной улице. В лучшем случае он привлекал внимание прохожих, а в худшем становился объектом насмешек и издевательств встречных бродяг и оборванцев. Если добавить к экстравагантному поведению композитора то, что иногда он забывал о личной гигиене и не заботился об одежде, так что по временам выглядел как нищий, легко понять, что Бетховену было не так легко найти людей, которые бы сопровождали его на прогулках. В то утро, словно предчувствуя встречу с той, что изменит его жизнь, он побрился, расчесал свою непокорную шевелюру и надел изящный костюм, чистый и хорошо выглаженный. Но и без этого Герхард ван Брейнинг искренне обожал Бетховена, ему очень нравилась беспечность, с какой композитор пренебрегал социальными условностями и вел себя на улицах Вены так, словно они были продолжением его дома.

Бетховен преданно любил мальчика и в шутку называл его «пуговицей на своих панталонах», словно подчеркивая, насколько он ему необходим. Мальчик выполнял множество поручений композитора, помогал ему в переписке и даже пытался поддерживать порядок в его просторной квартире из восьми комнат.

Пока они спускались к Хофбургу по Верингерштрассе, Бетховен рассказывал Герхарду о своих музыкальных замыслах, поскольку композитор мог работать в одно и то же время над множеством проектов, словно китайский жонглер, творящий чудеса одновременно с дюжиной тарелок.

— Я пишу новую симфонию! Отец не брал тебя пару лет назад на премьеру моей Девятой?

Мальчик отрицательно покачал головой.

— Плохо! Успех был полный, и мне захотелось подарить жителям Вены Десятую симфонию. Хочешь послушать основную тему?

Бетховен остановился посреди тротуара, не обращая внимания на то, что мешает прохожим, и пропел, вернее, промычал Герхарду первые такты новой симфонии. Видя, что мальчик улыбается, Бетховен понял, что из-за глухоты ужасно фальшивит, и вытащил из кармана сюртука блокнот, куда записывал музыкальные идеи, приходившие ему в голову. Открыл его и показал мальчику, с шестилетнего возраста прекрасно читавшему ноты, наброски новой работы. Мальчик какое-то время сосредоточенно их изучал, потом вернул блокнот. Восторг, выразившийся на лице мальчика, свидетельствовал о том, что наброски произвели на него впечатление.

Композитор с мальчиком зашагали дальше. Бетховен стал говорить о некоторых подробностях своей новой работы:

— В Девятой я не вводил хор до последней части, но в этой хочу дать больше действующих лиц и, может быть, введу хор, начиная со второй части. Тогда и певцы не будут протестовать, что им приходится столько времени стоять, ничего не делая. Кроме того, не уступая старине Баху, написавшему концерт для четырех клавесинов, я хочу ввести четыре фортепьяно в скерцо. Я сказал «четыре»? Да нет, по меньшей мере восемь!

Герхард, у которого оставалась разговорная тетрадь Бетховена на случай, если ему захочется задать еще вопрос, остановил своего спутника, потянув за сюртук, и написал:

— «Дашь мне посидеть на Фиделио?»

— Конечно, — согласился композитор. — Только сначала нужно убедиться, что он хорошо обучен и знает, как себя вести с детьми. Поверь мне, я два раза в жизни падал с лошади, и этот опыт мне бы не хотелось повторять.

В то же самое время неподалеку от них дон Леандро де Касас и Трухильо, главный ветеринар Испанской школы верховой езды, заканчивал выслушивать Инситато II, одного из тридцати липицианов, входивших в почетное подразделение школы. Его наездник, Франсуа Робишон де ла Гериньер, внук и тезка легендарного кавалериста, который в 1733 году коренным образом изменил коневодство и дрессировку лошадей, написав книгу «Школа кавалерии», по выражению его лица понял, что диагноз будет именно тот, какого он опасался:

— Это колика. Лечение нужно начать незамедлительно.

— Я знал, что это колика. Он два дня плохо ел, все смотрел на свое брюхо и тыкался в него мордой.

— Это потому, что после тренировки ты давал ему слишком много пить. Сколько раз я должен говорить, что когда балуешь этих лошадей, они первые от этого страдают?

Робишон, с виноватым видом сглотнув, спросил доктора:

— Он поправится?

Дон Леандро успокаивающе улыбнулся:

— Конечно поправится! Отчасти благодаря тому, что я на память знаю книгу, которую написал твой дед, и помню, что делать в таких случаях. Я дам ему средство против судорог и обезболивающее, чтобы он успокоился, и, разумеется, до моего следующего распоряжения не поить и не кормить. Я достаточно ясно говорю?

— Да, дон Леандро, — ответил наездник с видом кающегося грешника, на которого духовник наложил епитимью.

— Имей в виду, если я увижу, что ты соберешься угостить его водой или куском сахара, оборву все пуговицы на мундире. И не воображай, что все обойдется. У этих животных тридцать пять метров кишок, и это самый уязвимый их орган. Если добавить, что из-за своего небольшого желудка они плохо переваривают пищу, станет ясно, что они склонны к расстройствам кишечника. Они из тех животных, которых называют недотрогами.