Игорь Акимов - Храм

— Так уж и Бог?

— Несомненно. Уж в этом-то я разбираюсь. Своей шкурой познал эту науку.

— Неужто на твоей шкуре столько шрамов?

Искендер рассмеялся. Он опять мог смеяться, как это приятно! Если ты способен смеяться, ты еще не раб. Или — ты уже не раб. И у тебя есть шанс взлететь. Но над чем? И куда?..

— А вот и нет!

Слова опять лились сами. Так бывает в двух случаях: когда говоришь банальности, либо при вдохновении. Вдохновение я только что пережил, подумал Искендер; для повторного… для повторного нужно опять созреть. Но кто мне мешает получить удовольствие от потока банальностей? Ведь и от него есть прок: он выносит из башки мусор. Потом это место таким же мусором забьется… но это будет потом! А я не хочу знать, что будет потом; я не собираюсь жить вечно.

— Представь себе, командир: даже без синяков обошлось. — Искендер говорил медленно. Если хочешь получить удовольствие, не спеши. — Ведь я обыватель, и потому сразу был обывательски мудр и осмотрителен. У меня была мечта — и я составил четкий план, как ее достичь. И выполнял этот план добросовестно и терпеливо. Посуди сам: у меня были прекрасные учителя — и собственный интереснейший архитекторский опыт; я проштудировал и изучил всех гениев в этой области — я искал их алгоритм; и у меня был талант — возможно, он и сейчас еще дышит, — чтобы реализовать любой замысел. Но замысел все так и не являлся. Я не отчаивался. Я не насиловал себя, я ждал; я готовил свою душу к предстоящему подвигу. А яблоко так и не упало в мои подставленные ладони.

— Может быть — у тебя терпение иссякло?

— Нет. Просто я понял, что не дождусь. Я понял, что мне чего-то недостает. Это случилось вдруг. Я сидел в приемной шефа, ожидая, пока закончится его встреча с инвесторами, и листал свежий архитектурный журнал. В нем-то и оказалась игла, которая проколола мой шарик. Статья с иллюстрациями. О новом здании в… — Искендер запнулся, напрягся, пытаясь вспомнить, но из этого ничего не вышло. — Удивительно… Ведь помнил! Все время помнил! Название этого местечка в Баварии у меня вот здесь сидело. — Искендер постучал себя кулаком по затылку. — Как пробка в бочке. Как пароль. Как компас. Как звук камертона. Это здание поразило меня своей необычностью. Но необычностью не надуманной, не головной, что мы каждый день видим в современных мегаполисах, когда архитекторы из шкуры вон лезут, пытаясь удивить обывателя, пытаясь доказать: вот я каков! не такой, как все; вот какова моя смелость! вот сколь необузданна моя фантазия!.. А фантазия… она ведь вся из головы. А все, что из головы, уже завтра становится банальным…

Это была старая, наболевшая рана. Память о ней не сохранила боли, но все же потребовалось время, чтобы прежнее переживание отпустило душу. Искендер терпеливо ждал. Чтобы отвлечься, он обвел взглядом окоем. Место для храма было выбрано особенное. Если бы здесь была гора, подумал Искендер, я бы решил, что именно здесь находится вершина мира. Полюс. Острие копья. Может быть, гора действительно есть — там, внизу, под землей, а мы стоим на ее вершине…

— Не удивлюсь, если потом окажется, что этот храм стоит на узловой точке Земли, — пробормотал он. Это не было адресовано Илье. Просто мысль вслух.

— Что еще за узловая точка?

Искендеру все еще трудно было говорить, какая-то вялость вязала его язык, да и скучно разжевывать очевидное. Но и не ответить он не мог.

— Я об энергии Земли… Ее потоки движутся по своим каналам. Там, где они пересекаются, образуются узлы — точки контакта с космическими потоками. Как чакры в теле человека. Несколько самых крупных узлов известны издревле. Все они мечены. Например — Стоунхендж. Ты слышал о нем?

— Конечно.

— Возможно — здесь такое же место. Но я не могу сказать наверняка, я не чувствую таких вещей. Хотя интуиция мне подсказывает: оно здесь. Так должно быть.

— И что же из этого следует?

— Не знаю. Возможно — какие-то чудеса. Исцеления. Или просветления. Ведь мощный канал облегчает контакт с информационным полем Земли. Многие вещи, неощутимые и непостижимые в других местах, здесь должны быть доступней… — Искендер слабо улыбнулся. — Хорошее место для преодоления душевного кризиса.

Это он о себе, понял Илья. И обо мне. И о каждом человеке, которого больная душа приводила сюда за исцелением. Может быть, ему так повезет, что он именно здесь найдет то, чего ему прежде недоставало.

— Кстати, — сказал Илья, — ты так и не закончил историю с архитектурным журнальчиком. Что же в том доме было особенного?

Сверху, от невидимых отсюда ребер куполов, опять затрещала сварка. Звуки были рваные, короткие — сварщик никак не мог зацепиться за металл. Тот еще специалист. Впрочем, откуда в этом селе взяться специалисту? Каждый — мастер на все руки, а как доходит до тонкостей, с которых и начинается мастерство, сразу слышишь: мы университетов не кончали… Эти ленивые мысли подняли настроение Искендеру. Вот я был специалистом высокого класса, подумал он. Очень высокого. И что это мне дало? — спросил он себя. И с мазохистским удовольствием ответил: а ничего. Ничего. Если не считать, конечно, что именно после истории с тем домом я стал циником. Забавный поворот от перезрелого романтизма. Но сущность у обоих мировоззрений одна: оба бесплодны.

— Что особенного?.. Да ничего. В том-то и дело, что в нем не было ничего особенного. Дом был прост. И естественен. Как дерево. И глаз на нем отдыхал, как на дереве. Там нечем было любоваться, он ничем не поражал, — но он не утомлял глаз. На него можно было смотреть… пока не наполнишься. — Только теперь Искендер повернулся к Илье и посмотрел прямо в глаза. — Вот тогда оно и случилось. Я вдруг понял простую вещь… Я вдруг понял: если бы мне пришлось решать ту же архитектурную задачу — я бы так не смог. Не именно так — я другой человек, в любом случае мое решение было бы другим. Но я бы не смог создать такой дом, при взгляде на который возникала бы мысль о вечности… и Боге.

Ему было скучно говорить: когда переживание иссякло и старая боль ушла… а еще точнее: из-за того, что душа молчала (да, именно из-за этого — из-за того, что душа молчала) — точные слова давались с таким трудом. Их приходилось вытаскивать из себя, как из жидкой глины.

— Хотелось бы мне познакомиться с тем мужиком… Зачем — не могу сказать. Просто так. Просто потому, что он такой. Из другого мира. Это ведь впечатление на всю жизнь! Это — мера, ориентир… А разговаривать с ним мне было бы вовсе не обязательно: ничего нового он бы мне не сказал; я ведь и так знал все, что в нашем деле можно было узнать. Может быть — даже наверное! — я знал в архитектуре больше, чем он. Но он был творцом, а я — нет… Я сидел в приемной шефа, в том старомодном кресле, запрятанном, сколько я его помню, в серый парусиновый чехол, и повторял про себя, снова и снова, одну и ту же фразу: ты — бездарь, Искендер, ты — бездарь… Удивительно, что такая простая мысль до той минуты не посетила меня ни разу.