Деннис Берджес - Врата «Грейвз»

Спустя сутки, днем в субботу, я проснулся оттого, что Фредди тряс меня за плечо. Я чувствовал себя так, словно съел самый ужасный обед в своей жизни. Изжога была просто непереносимой, а тряска мало способствовала тому, чтобы она прошла, хотя Фредди и старался быть осторожным.

– Я не сплю, не сплю, – сказал я, чтобы он прекратил. Потом открыл глаза, а он отступил на шаг, и передо мной возникло лицо Адрианы.

– Это я заставила его потрясти вас, Чарльз. Нельзя спать целый день, как вы делаете. Я должна кое-что сообщить. Вы слушаете?

Я попытался сесть, Фредди помог мне. Переложив подушки и осторожно приподняв меня, он смог придать мне более или менее сидячее положение.

– Вот так, старина, – сказал он. – Говорят, скоро вы уже сможете ходить.

– Надеюсь, что нет, – ответил я. – Мне понравилось лежать.

Я потерял ориентацию во времени. Мне казалось, что я говорил с Фредди и Адрианой лишь несколько секунд назад, но потом я заметил, что они были одеты иначе, нежели в прошлый раз. Я понял, что упустил какое-то время.

Вмешалась Адриана, заговорив великосветским тоном. Она вскинула подбородок и посмотрела на меня буквально сверху вниз.

Можете оставаться здесь сколько хотите, Чарльз Я полагаю, что прекрасно справляюсь и без вас. Осмелюсь предположить, что вы не желаете слышать об Алисе Таппер. Я не хотела бы обременять вас той информацией, которую она сообщила.

– А кто такая эта Алиса Таппер? – глухо спросил я. Имя показалось знакомым, но очень смутно.

– Очень личный секретарь Гассмана. Помните?

– Адриана, вы стали похожи на сэра Артура – разговариваете с привидениями. Все говорят, что она умерла несколько лет назад.

– Ну, – сказала она с самодовольной улыбкой, – я спросила ее об этом, и она процитировала мне вашего соотечественника Марка Твена: «Слухи о моей смерти сильно преувеличены». Она жива, Чарльз, но, боюсь, долго не протянет. Вчера я узнала, что она живет здесь, в Лондоне.

– И что, вы уже успели с ней поговорить?

– Успела? Чарльз, сейчас три пополудни. Я разговаривала с ней почти все утро. Она живет в доме престарелых в нескольких милях к северу. Она скверно себя чувствует, Чарльз, но вполне вменяема.

– Она подтвердила, что Гассман мертв? – спросил я. Мое первое желание, даже несмотря на туман в голове, заключалось в том, чтобы выяснить, кто написал записку. – Она может с уверенностью подтвердить это?

– Она-то и обнаружила его тогда. Он еще не умер, но был в коме. Он умер несколько дней спустя – кстати, именно здесь, в Челси. Алиса видела его тело в гробу на похоронах. Над ним хорошо поработали: он выглядел совсем как живой.

– Значит, она полагает, что он мертв.

Чарли, она, правда, не сказала, что пыталась его ущипнуть. Но он умер. Именно поэтому, кстати, людей и кладут в гроб. – Она посмотрела на меня с преувеличенным раздражением. Фредди за ее спиной попытался подавить улыбку.

– Хорошо, хорошо. И как она выглядит?

– Маленькая, хрупкая, полна решимости. Есть еще порох в пороховнице! Я полагаю, что у них были интимные отношения, но, когда она говорит об этом, в ее голосе слышен надлом. Возможно, их отношения были непростыми – может, даже сложными.

– У меня это не вызывает сомнений, – добавил Фредди. – Сегодня утром я ходил с Адрианой. И я бы сказал, что, разговаривая с нами, эта Таппер выказывала очень смешанные чувства. – В его голосе звучало такое же удовлетворение результатами их разведвылазки, как и у Адрианы.

– И сколько она помнит? – спросил я.

– Все, Чарли, все, что угодно. С ее памятью все в порядке. Хотя она очень скрытная особа. Есть вещи, о которых она решительно не желает говорить.

Вмешался Фредди:

– В ней мы наблюдали причудливую смесь удовольствия, оттого что ее пришли навестить, и желания поговорить, с одной стороны, а с другой – осторожность и уклончивость. Она ничего не имела против того, чтобы говорить о Гассмане как о человеке, но о Гассмане-ученом – и тем более Гассмане-гипнотизере – молчок. Что скажешь, Адриана?

– Точно. Однако она кое о чем проговорилась, когда я спросила о пропавшем дневнике. Она сказала что-то насчет того, что он предназначался только для его собственных глаз. Что она сказала, Фредди?

– Она сказала: «Никому не позволялось видеть его личный дневник. Он предназначался только для его глаз, и я об этом позаботилась».

– Именно. Она подчеркнула слово «я»: «Я позаботилась об этом».

– Думаете, она его сожгла или что-то в этом роде? – спросил я.

– Вполне вероятно, – ответил Фредди. – А что касается гипноза…

– Как только я упоминала гипноз, – перебила Адриана, – она расстраивалась. «Бернард был не шарлатаном, – говорила она. – Он был неврологом».

Секунду я смотрел на них обоих. Им вместе было уютно, и я внезапно уловил какой-то смысл в их браке, который раньше казался мне совершенным нонсенсом. Меня не слишком радовало, что Фредди вмешался в это дело, но я был в этом виноват сам, потому что дал себя подстрелить в обществе его супруги. Я вздохнул и снова сосредоточился на их словах.

Я сказал:

– Хотел бы я посмотреть, есть ли в его дневнике запись о случае с Конан Дойлом и его отцом. Ведь кто-то об этом узнал. Тот самый эпизод с вырванной страницей. – Я понял, что так или иначе нам придется узнать, как и кто мог это прочесть. – А вы с ней говорили о деньгах?

Адриана кивнула:

– Да. Она рассказывает практически то же самое, что и Доддс с Таунби. Она сказала, что ее имя в завещании было для нее полной неожиданностью. Видимо, это распоряжение было сделано тогда же, когда и насчет Таунби. Ей бы могло этого хватить на всю жизнь, но к настоящему времени медицинские расходы все поглотили. Ей пришлось пройти современное лечение. Очень современное. – Адриана помолчала и грустно добавила: – Теперь ею занимаются благотворительные организации.

– Я так понял, Доддс считает, она уже мертва. А что с ней?

– Рак. Опухоль в брюшной полости. Два года назад ей сделали операцию, которая позволила ей дожить до сегодняшнего дня, – резекция толстой кишки, новая операция, но теперь появились метастазы в груди, и они неоперабельны. Ничего нельзя поделать. Я говорила с ее врачом сегодня утром. Он полагает, ей осталось максимум несколько месяцев.

Фредди добавил:

– У нее сильные боли, и ей дают морфий. Жаль. Врач говорит, что ей нет и пятидесяти, но выглядит она гораздо старше.

– Значит, когда Гассман умер, ей было около тридцати, – сказал я.

– И слегка за двадцать, когда Гассман пришел в «Мортон Грейвз», – добавила Адриана. – Она сказала, что помнит его приход. «Такой почтенный господин», – сказала она.

– Ему тогда было уже за шестьдесят, – сказал Фредди. – Как и Адриана, я думаю, что их отношения не ограничивались отношениями врача и секретаря. И в его дневнике действительно было нечто, что она не хотела бы обсуждать.