Теренс Стронг - Смерч над Багдадом

— Без проблем. Это, — кивнул он на кучу навоза, — обождет. Скажи, ты сам его видел?

Шофер отрицательно покачал головой.

— Звонил Фокс, назначил встречу в Лондоне. Помнишь Джерри? Он мне прислал шесть конвертов. Это тебе.

Обождав, пока Салливен уедет, Тип О’Хейр зашел в теплицу, сел и вскрыл коричневый конверт. Нашел внутри машинописный листок с инструкциями, британский паспорт, билет на самолет в Афины и толстую пачку долларов.

Фокусник всегда и во всем был щедрым. Включая черноволосую девушку.

Под кучей пластиковых мешочков с семенами хранилась старая красная жестянка. Внутри, тщательно завернутый в промасленную тряпку, лежал пистолет, но не это сейчас ему было нужно. Балаклава — вот что скорее всего пригодится.

Это всегда казалось абсолютно невозможным и все же случилось. Из всех людей на свете именно он — Нико Легакис — занимался любовью с Софией Папавас.

Лежал в постели в ее квартирке, смотрел на ее пышные ягодицы, когда она направилась в ванную, слышал, как она закрывает за собой дверь и пускает воду.

Он перевел взгляд на свое отражение в высоком зеркале у стены и обратился мыслями к собственной персоне.

Тоненькие бледные ляжки в полосатых боксерских трусах, обвисшая на костлявых плечах майка, знакомое лисье лицо с усами и потной лысиной.

Да, это ты, Нико Легакис. Сколько раз на этой кровати занимался любовью Андреас и разглядывал себя в зеркало, так же, как ты сейчас?

Может быть, он сошел с ума? Всего за пять недель эта девочка-женщина одурманила его и заманила в сети. Он предал жену, верность которой хранил с тех пор, как она стала его юной невестой. Да, это сумасшествие, помешательство. Но устоять не хватало сил. Он ни минуты не мог думать ни о чем, кроме нее, только сон иногда приносил облегчение, но она все чаще врывалась в его сны. Он никогда еще не был так влюблен, и это чувство не приносило ему радости. Сознание безнадежности причиняло почти нестерпимую боль. Ибо он твердо знал, что никогда не сможет оставить жену.

София торопливо выскочила из ванной.

— Боже, посмотри, который час! Я опаздываю на лекции!

Он смотрел с восхищением, как она натягивает свои тесные джинсы, заправляя внутрь курчавящийся внизу живота кустик волос, которые час назад щекотали его обнаженное тело. Как странно, что девушка не носит панталон. Возможно, теперь молодые вообще их не носят? Откуда ему знать, вдруг они вышли из моды? И это открытие было необычайно волнующим.

Он накинул рубашку, стал застегивать пуговицы.

— Да, Нико, послушай, забыла тебе сказать. Мне придется уехать на пару недель.

Сердце его дрогнуло.

— Уехать?

— Наш колледж затевает один проект, и меня попросили помочь.

— Куда?

— На Крит.

В нем взыграла необъяснимая безумная ревность. Она поедет со студентами, со смазливыми молодыми бычками, такими же юными, как она сама. Он видел, как они слоняются вокруг Технического университета в джинсах в облипку и коротеньких куртках. Его вдруг осенило:

— Ты будешь встречаться с Георгосом?

Она бросила быстрый насмешливый взгляд.

— Нет, конечно! Не слыхала о нем целую вечность! Нико, милый, я думаю только о тебе. Мне пора бежать.

Она была уже в блузке и куртке, вдела в уши серьги, мимолетом чмокнула его в щеку, схватила сумку на длинном ремне, побежала к двери.

— Закрой, когда будешь уходить. Завтра в то же время?

— Когда ты едешь?

— Сразу после Рождества. В новом году, — крикнула она уже из-за двери. — Пока!

Он одевался в подавленном настроении с черными мыслями. Воображение работало в полную силу, услужливо рисуя разные картины — София на Крите делает с молодыми студентами, с неизвестным и неуловимым Георгосом то же самое, что недавно делала с ним. Если девушка делает это с одним, она с успехом сделает это с другими.

Остается лишь несколько дней до ее отъезда. И на них приходится Рождество.

Черное Рождество, которое он должен встречать дома. С женой и кошкой.

«Что ж, — подумал он, — за всякую любовь надо платить».

Из угрюмой пелены утреннего тумана паром местной линии выплывал, словно гигантский, сплющенный с боков белый кит. Налетевший с турецкой стороны резкий северо-восточный ветер нес жестокий сибирский Холод, волновал спокойные воды залива Сауда-бей, рядом с судном стайкой рыб-лоцманов бежали маленькие пенные волны.

Мегги стояла в салоне и глядела в иллюминатор на серовато-алую полоску земли, отделявшую темную воду от мрачных, несущихся по небу туч.

— Она где-то там, в тумане.

Голос Кона Мойлана испугал ее. Она не слышала, как он подошел.

Не поворачивая головы, она вдруг остро ощутила его присутствие, догадалась, что он смотрит в усеянное каплями воды стекло, представила рядом, всего в нескольких дюймах, его лицо. Снова почувствовала некогда хорошо знакомый запах, оживляющий давно похороненные воспоминания. Только теперь он был острей и причудливо смешивался с горько-соленым запахом моря, исходившим от его куртки и старых джинсов.

Потом до нее дошли его слова.

— Что там?

— Американская база — служба поддержки военно-морских сил, — пробормотал он. — Заправочные причалы для Шестого флота на северном берегу залива. А наверху на склоне холма — авиабаза… и там же расквартирован персонал. Аэродром, который официально числится за сто пятнадцатым греческим авиаотрядом.

— Американские базы? — удивилась она. — Тогда зачем мы здесь? Не понимаю.

— И не надо.

Что-то в его тоне нагоняло на нее страх и в то же время задевало темные тайные струны в самой глубине ее существа. Он постоянно настойчиво заставляет ее вспоминать прошлое.

Она взглянула на него повнимательней, но он, казалось, не замечал ее испытующего взгляда. Возникло жуткое ощущение, что время вернулось вспять.

За месяц, прошедший с отъезда Эвери, Мойлан постепенно преображался. Все эти дни они скрывались на уединенной вилле на юге Греции, ей никто не говорил, где именно. Она сидела в доме, как в тюрьме, и все острее испытывала одиночество и убийственную скуку, против которой не помогали аккуратно доставляемые неведомо кем кипы английских журналов и пиратские видеофильмы.

Раз в неделю из местной деревенской лавки привозили продукты, и она ежедневно готовила еду. Корриган и Мойлан большей частью где-то пропадали, а ей страстно хотелось иметь хоть какую-то компанию по вечерам. Всякий раз появлялся американец, пытался развлечь ее фантастическими историями из своей прошлой жизни. Она оценила его старания, и он, со своим острым циничным умом под выставляемой напоказ маской тертого калача, грубоватого простака, начинал ей искренне нравиться.

Кона Мойлана она видела редко. Сама того не желая, сердилась, когда приготовленный для него обед пропадал даром, выговаривала, когда он являлся, а он отделывался улыбкой.