Эдди Шах - Оборотни

Расширился объем его деловых контактов, и, естественно, его стали приглашать на многие официальные общественные собрания. Он оказался интегральной частью установившегося порядка, и никто не задавался вопросом, каким образом он столь быстро добился успеха. Но он сознавал и ценил значение своих связей с прошлым. То была цепочка, которую не следовало разрывать. Объединение затрагивало не только экономические интересы, скажем, обмен их „трабантов“ и „вартбургов“ на „мерседесы“ и „БМВ“. Оно было связано с мечтой, которую преследовали все эти пятьдесят лет. Мечта передавалась от поколения к поколению, некоторыми была утрачена, но таилась в душевных глубинах других. Эмоциональный стимул, который долгие годы воодушевлял многих влиятельных людей на Востоке и на Западе Германии.

В условиях бесчестия и позора русского ярма старшее поколение сумело сохранить немецкую мечту. Она была передана людям, подобным Кушману, передана не в качестве воспоминания или примечания к истории, а как пламя, которое следовало поддерживать ярким и неугасимым.

На Вилли Кушмана возлагались надежды как на одного из тех, кто мог воплотить эту мечту в реальность.

И вот теперь провожали этого человека на забытом кладбище в его родном городе, в серый сумеречный час, когда не могло быть и просто не ожидалось присутствия на похоронах хоть какого-то количества людей. Но для таких, казалось бы, малозначительных похорон, в таком незаметном месте нашлось значительно больше скорбящих, чем можно было предполагать.

На булыжной мостовой, ведущей к моргу, образовалась цепочка машин, где смешались черные „мерседесы“, „трабанты“ и „вартбурги“.

Вход на кладбище, где когда-то стены соединялись большими деревянными воротами, охраняли трое. Один сидел на стене со свободно опущенными ногами. Двое других стояли прямо на дорожке, которая вела к захоронениям. Отсюда, со стороны входа, купы деревьев почти полностью маскировали торжественный акт прощания. Участвовали в похоронах крупные мужчины либо с коротко постриженными волосами, либо лысые, довольно угрюмого вида. На всех были надеты темные пальто, чтобы не привлекать к себе внимания. Под пальто — одинаковые горчично-коричневые рубашки с военной символикой в форме креста с соединявшимися концами и головой орла посредине. Одинаковы были и бриджи темно-коричневого цвета, заправленные в высокие, до колен, черные кожаные башмаки.

Кладбище находилось в общественном ведении, но никто из общественности не допускался на эти похороны без разрешения дежурных у ворот.

Еще семь охранников находились здесь, образуя кольцо вокруг собравшихся. В отличие от стоявших у ворот и несмотря на непогоду, они открыто носили свою форму, а их пальто лежали рядом с ними на земле. Они были без оружия, если не считать коротких полицейских палок, прикрепленных к поясам, а также охотничьих ножей, воткнутых у каждого в правый ботинок, с той же символикой, отчеканенной золотом на их черных рукоятках.

Похороны закончились, и гроб Кушмана был опущен в землю. Многие сразу же покинули кладбище, осталось человек сорок. Небольшими группами бродили они вокруг могил, изучали надгробия: забытые или вовсе не знакомые имена. Для некоторых это было возвращение на родину после долгих лет бегства и испытаний. Здесь, на Востоке, прошла их молодость, сейчас им было уже за шестьдесят. Ни одной женщины. Пожилые мужчины разного достатка: на одних дорогая, с иголочки одежда, другие — в заметно потертых костюмах, далеко не последней моды.

Тесная группа организаторов похорон не отходила от могилы Кушмана. Закончив разговор с пастором, к ней присоединился богатый промышленник Митцер.

— Какая потеря! — сказал один из скорбящих, сутулый лысый мужчина в поношенном костюме.

— Это конец определенного этапа, — заметил Митцер. — Надо двигаться дальше.

— Так всегда бывает: кажется, что цель близка, а на самом деле…

— Нет легких путей к победе, — перебил мужчина с жесткими волосами, он стоял слева от Митцера. — Нужны большие усилия.

— Вы правы. Главное сейчас — не терять темпа, идти вперед.

— Нам так будет не хватать Вилли! Кто заменит его? — спросил лысый.

— Незаменимых нет, — последовал ответ.

— По-моему, очень перспективен Фрик.

— Это должен решить совет.

— Следует собраться побыстрее.

— Но это может привлечь к нам ненужное внимание.

— Надо соблюдать осторожность, но не паниковать, — сказал Митцер, обращаясь к лысому и с трудом сдерживая раздражение. — Замена для Вилли найдется. Будем держать рты закрытыми, но нельзя пугаться будущего. Назло нашим врагам мы победим! Понятно?

Все хранили молчание, предупрежденные эмоциональностью Митцера.

Он глубоко вздохнул и продолжил в более спокойном тоне:

— Здесь мы среди старых друзей, тех, которые живы, и тех, которые умерли, а их так много. Давайте же не будем проявлять неуважение к ним. Воздадим им должное.

Жестом он пригласил всех пройти к надгробиям, но тут вновь раздался голос лысого:

— А как же „Призраки Луцы“?

Митцер, резко обернувшись, прошептал, отчетливо и явно пресекая любые разговоры на эту тему:

— „Призраки Луцы“? Говорил же я вам! Никогда не упоминайте о них на людях. Это нечто большее, чем стоит ваша жизнь.

Джорджтаун

Вашингтон, округ Колумбия

За двенадцать часов до похорон Вилли Кушмана состоялось рабочее совещание заместителей исполнительного директора ЦРУ с Филом Такером и Картером. На восточном побережье был еще рождественский вечер, празднование проходило в полном соответствии с традициями.

В отличие от Дрездена, Вашингтон представляет собой современный город, и Джорджтаун является его архитектурной и культурной жемчужиной. Эта старейшая часть города возникла в 1751 году как порт для вывоза табака. Наряду с живописным коммерческим центром там имеется целый набор ресторанов и магазинов, предназначенных для удовлетворения вкусов многонациональных обитателей этого района, многие из которых заняты в посольствах и правительственных ведомствах.

ЗДА жил на Массачусетс-авеню, в проезде, на котором располагается большинство посольств в Вашингтоне. Не в пример многим своим коллегам, которые проживали за городом, ЗДА никогда не скрывал своего положения. Дом его всегда был полон гостей, в том числе иностранных дипломатов.

Рождественский день в этом отношении не отличался от всех других. Хотя он традиционно посвящается детям, ЗДА усматривал в этом празднике еще и возможность потворствовать причудам вашингтонского общества. Поэтому дом его на время освобождался от детей. Они отсылались к теще и возвращались оттуда только на следующий день.