Сергей Абрамов - Мертвые не плачут

– Судей тоже судить надо.

– Гениально! Судьи, власть, вросшая в бизнес, бизнес, вросший во власть, правоохранники, вросшие во все дырки… И всех – в багинеты, так?.. Народу, утверждаешь, понравится? Наверно. А мировому общественному мнению? Тебе что, насрать на него, да? А мне не насрать! Мне не в жилу, чтоб Страну опять называли концлагерем! И при этом, чтобы всем миром смеялись над нашей тупой беспомощностью. Все! Проехали! Есть высший суд!..

Актер в нем жил и работал, рук не покладая. Пастух не впервые ловил себя на том, что верит ему. Хотя бы и минутно. Потом расставались, театр временно закрывался, флер таял, но что-то в душе или в башке оставалось: не хотелось Пастуху жить в концлагере, но и в стране воров – тоже не хотелось. Его, Пастуха, дело по Книге, – охранять стадо, так, но и чистить стадо от слишком бешеных – тоже его дело. Или в первую очередь – его. Значит, кто он? Ну, уж только не палач! А хирург, например. Или ассенизатор и водовоз, кем-то там призванный…

Вот Наставником и призванный.

– Народ любит своих – то есть народных! – героев, – уже спокойно сказал Наставник. – Былины там, сказки, легенды… Говорено тыщу раз, Пастух. Благодарный народ тебе еще памятников по Стране понаставит, в песнях тебя воспоет. Ну, не тебя персонально, конечно, но вообще…

– Меня же нет. Я – призрак.

– До поры, Пастух, до поры.

– Да я, знаете, как-то не тороплюсь к посмертному признанию.

– И не торопись, – сказал Наставник. – Тебе его не дождаться, как ты сам понимаешь. Ты – Призрак. Тень. Ты – не палач, ты – судьба. На кой хер тебе признание при жизни? Ты ж, как написано в Книге, знаешь Твоих, а Твои узнают тебя. Со временем… Работай, Пастух. Все, как всегда, должно быть естественным и только слегка печальным. Пять случайных смертей в пяти разных регионах родной Державы – это даже для местной прессы не есть сенсация, а есть рутина.

– Пресса – не мой садик, – ответил Пастух. – Я – человек непубличный… – подошел к старому дивану, до ниток истертому чьими-то сторонними жопами, взял в руки толстую и тяжелую картонную папку, в которую сложены были досье, покачал на руке, вес проверяя. – Здесь всё?

– Всё, – сказал Наставник. – От рождений до смертей. Плюс всё, что тебя заинтересует в жизни фигурантов. Плюс – копии приговоров, чтоб тебя совесть не мучила. Или она тебя вообще не мучает, а, Пастух?

– С чего бы ей меня мучить? – спросил Пастух. И в первый раз за время нынешней встречи позволил себе улыбнуться. – Я же не убиваю, вы знаете. Я просто помогаю людям умереть своей смертью. Плохим людям, да, Наставник? Которых суд Стражи приговорил к смерти. Правый суд, да?..

Наставник вроде бы устал и сдулся.

– Правый, правый, – бегло согласился он, что-то параллельно вспоминая, что-то прикидывая, что никак нельзя сейчас выпустить из памяти, из виду, из беседы. Или делал вид, что вспоминает и прикидывает. И что сдулся. Он умел. – Ты вот что… Пять недель – очень большой срок, Пастух. Ну о-очень большой! Даже слишком. Но и дело у тебя не малое. Мы тебе верим, Пастух, ах, как верим! Времени у тебя много, даже с лихом. Успеешь раньше – молодец, отсыплю тебе пряников сладких, а не успеешь… Этого же быть не может, чтоб ты не успел, верно? Но по-пустому не торопись, не надо. А как точку последнюю поставишь, так позвони, не сочти за труд. И сообщи, что ты – уже в пути. А явишься – здесь и встретимся. Расскажешь мне пять простых историй про жизнь и смерть…

– Я успею раньше, – сказал Пастух.

Это не было бравадой. Он не очень понимал – зачем такой большой срок. Разве что для понтов: ах, новый год по какому-то церковному календарю, ах, праздник… Но при чем здесь какой-то календарь? У Пастуха он – свой. По своему и сделает.

– Могу идти? – спросил Пастух.

– Можешь, можешь, – разрешил Наставник. – Успеха тебе в работе и радости в личной жизни… Да, кстати, я прикажу, чтоб здесь за это время ремонт сделали и мебель новую купили. А то стыд и срам.

Пастух уложил папку в сумку, еле-еле умостил, застегнул «молнию», пошел было…

– Я вернусь раньше срока, – сказал, – а мобильный я всегда отключаю, когда работаю, вы знаете. Следите за прессой… – и пошел к выходу.

Наставник последнее слово всегда за собой оставлял.

– Надеюсь, что вернешься, – ответил он. И добавил: – А то шестой смерти я не переживу…

А Пастух спустился пешочком с пятого этажа, сел в свой серый, как Столица, седан, порулил вдоль дома, выехал на улицу и метров через триста свернул к очередной ветхой пятиэтажке. Некультурно загнал машину правыми колесами на тротуар, заглушил движок. Постоял около, по сторонам поглядел, ничего не увидел. И вошел в подъезд.

Слежки за ним не было. Была бы – засек бы.

Поднялся на второй этаж, открыл ключом дверь съемной квартиры. Убого она смотрелась «однушка». Из мебели – топчан на самодельных чурбачках, стол, два стула, шкаф с треснутым зеркалом в дверце, холодильник вот еще. Лампочка под выцветшим абажуром. Даже штор на окне не имелось. Берлога. А Пастуху все по фигу было: спать есть где, а остальное – от лукавого. Тетка с вокзала, чья квартира, привела его сюда, деньги за месяц получила, наставила: будешь съезжать раньше срока, запри дверь, а ключи в почтовый ящик брось. Он так и сделает. Удобно. И съедет он задолго до оплаченного срока: всего два дня в Столице пробыл, хватит.

А что жилье выбрал рядом с казенной квартиркой для встреч с Наставником – так он этот район давно приглядел, чтоб в Столице не маячить по-пустому. На сей раз выбрал и уж не отпустит.

Сел на топчан, открыл папку. В прозрачных файликах-конвертах имели место диски, по одному, видать, на осужденного. А на кого-то и по два. Но были и конверты с распечаткой: общий список приговоренных, общие данные на всех. Коротко: имена, профессии в настоящее время, места работы, домашние адреса, родственники. Четверо мужчин и одна женщина. Интересно. Женщин он доселе не убирал… тридцать лет ей, незамужняя, детей еще нет, отца уже нет, есть мать и младшая сестра, сама – кандидат наук, служит финансовым директором в каком-то «ООО», часто ездит за рубеж в деловые командировки, список контактов, привычек, привязанностей, адрес службы, адрес дома…

Дом. Свой. Живет одна…

Чем она провинилась?..

Нет, рано, не до нее, женщина будет последней, не хотел Пастух начинать счет с бабы. Пусть пока побудет. А начнет он… начнет он… а с вот этого мужика, с первого в списке и начнет. Тем более что ехать к нему от Столицы недалеко – часа четыре, ну, пять от силы – до славного Города-на Великой-Реке, где этот мужик пятидесяти трех лет, женатый, служит мэром Города, жена – владелица недлинной сети супермаркетов, но еще и нехилого судостроительного завода. Также имеет законное место сын – школьник, двенадцати лет, поздний ребенок. Кстати, поздний значит умный, так говорят… Из недвижимости: квартира в Городе, адрес, собственный дом в пригороде, адрес…