Сергей Абрамов - Мертвые не плачут

Так-то оно так, но требовалась страховочная оговорка: пока ложилось.

Пастух, как и его коллеги по судьбе, был суеверен. Не то чтобы по полной, нет. Но кое-какие приметы – исключительно из собственного опыта! – уважал.

Вот, к примеру, луны не было, облака ее прикрыли. Это хорошо. Луна ночью – прожектор на вышке, все видно кругом. А это надо?..

Или еще: ни с того ни с сего пришел несильный и горячий ветерок. Кого как, а Пастуха он вряд ли успокаивал, нет, но почему-то создавал иллюзию утишения, от слова «тишь». Тишь да гладь. Пастух знал, что это и впрямь иллюзия, но это была его персональная иллюзия, он к ней привык – еще в горах, ему с ней удобней работалось.

А как без иллюзий-то? Никак без них! Надо только все время помнить: реальны в этом утишенном пространстве лишь ты и твой враг.

Но ты – сильней.

Брат, когда обижался на жизнь, садился в угол и зажмуривался. Мог – долго. Он тоже уходил в свой утишенный мир и был в эти минуты сильнее всех. Сам себе такую мульку придумал, Пастух – ни при чем.

Пастух лежал в траве у обочины дороги и смотрел в небо. Черно-серое, бессветное, даже луна куда-то подевалась. А тишина кругом была жаркой и густой. В какой-то давно читаной книжке герою хотелось резать такую тишину ножом. С чего бы? Пастух не помнил. Ему сейчас ничего не хотелось. Когда он ждал, он был деревом, кустом, камнем. Что время для дерева или камня? Миг. То же и для Пастуха, коли он ждет. А если без красивостей, то он просто умел делать свою работу – единственную, другой не представлял.

Ночи ли бессветной и молчаливой в том заслуга – кто бы знал, но ничего не потревожило ее тишину до мгновения, в какое Пастух вдруг вскочил на ноги, подхватил штатив, мухой очутился на точке, которую пометил камушком, поставил штатив, начал выверять уровень, глядя в окуляр прицела. И только тогда въявь услыхал чужой звук. Чужой в тишине – не более, но жданный Пастухом. Мотоциклы, прикинул он, где-то в нескольких километрах от него.

В четырех.

В трех.

Слышно далеко…

Время ожило и ускорилось бешено.

Он не отрывал глаза от окуляра, держа палец на пусковой кнопке такого игрушечного и, как предполагалось, такого взрослого лазера. И когда из-за поворота дороги зверем вырвался темный в ночи болид и начал – ну, доли секунды! – перекладываться на правый бок, чтоб войти в вираж, Пастух выстрелил зеленым лучом в забрало шлема мотоциклиста.

Не стал дожидаться, когда тот начнет выходить из виража…

Странно описывать в словах то, что в действительности заняло несколько секунд. Но не странно понять, что время и у Пастуха, и у мотоциклиста если и не остановилось вовсе, то замедлилось в сотни раз.

И в нем, в этом вязком ненастоящем времени мотоциклист очень медленно выпрямил машину, очень медленно поднял ее на заднее колесо, очень медленно вывернул руль… Вздыбленным конем она протанцевала на одном колесе к обочине – в сторону лесополосы, подпрыгнула на каком-то камне, сучке, неровности, взвилась в воздух, перевернулась, от нее отделился всадник в черном в ночи шлеме и шлемом вперед упал в землю.

А мотоцикл лег сверху. Тот самый шоссейник-японец, о котором в досье…

Двенадцать секунд, отметил Пастух.

И тишина разорвалась мощными моторами остальных – на эти секунды отставших! – мотоциклов, седоки пытались их затормозить, но те виляли по сухому асфальту, рыча и визжа резиной, а седоки сбавляли обороты, сбрасывали скорость, но мотоциклы инерционно влекло вперед, кто-то падал, кто-то вскакивал и бежал, чтобы чем-то помочь Спортсмену, чтоб хотя бы шлем снять…

Вечная спонтанная ошибка дилетантов: снять шлем с упавшего.

А Спортсмен всегда и во всем хотел быть первым: в службе, в бизнесе, в любви, в гонке.

И был…

Пастух ничего этого уже практически не видел. Разве что боковым или каким-нибудь задним зрением, если все это не фигура речи.

Он ушел.

Он ничем не рисковал: падение головой вниз с высоты даже полутора метров плюс падение сверху тяжеленного куска железа – все это, увы, несовместимо с жизнью, как выражаются доктора. Плюс – снятый шлем, то есть сдвинутые шейные позвонки, что в девяноста процентах – кирдык гонщику.

Впрочем, точнее, почти ничем не рисковал.

Фигурант теоретически мог остаться в живых. Те же доктора так же теоретически смогут вытащить его из смерти и оставить жить – овощем, приложением к койке. Теории ничего не доказывают, они лишь помогают потянуть время.

Кстати, о времени.

У Пастуха в запасе есть еще целых три дня – из отпущенных им самим на выполнение акции в Городе-в Степи. Можно будет исправить брак. Это несложно. Но тогда в беспорочном послужном списке Пастуха непременно появится какое-нибудь примечание: мол, недостаточно продумал акцию, поспешил, увлекся внешней ее стороной, вторая ошибка влечет за собой немедленную ликвидацию исполнителя.

Теоретически – так?

Даже теоретически – никак!

Хотелось верить.

Нормальным шагом – бег сейчас был бы лишним, подозрительным, пусть даже время за полночь! – дошел до основной трассы. Понимал, что со странным негабаритным грузом в руке он выглядит, как минимум, сумасшедшим, а как максимум, татем ночным. Но не встретил и не учуял никого. И вряд ли кто-то таился в кустах и деревьях. Хотя скоро появятся: шум от аварии в неподвижном ночном воздухе был слышен в поселке. А через какое-то недолгое время всех уж точно поднимут сирены полиции и «скорой помощи». Но Пастуха здесь уже не будет. И драйвер с фуры, которую Пастух остановит, если и узнает об аварии, то вряд ли совместит ее с появлением в кабине попутчика.

А и совместит – то что? Ночью все кошки серы…

Он встал на обочине и уставился в ночь.

И услышал сзади:

– Он совсем мертвый?

Резко, слишком резко обернулся:

– Откуда ты здесь? – Сам почуял нотку испуга в собственном голосе.

Ну не любил он сказок, фантастики и вообще неожиданностей!

Тем более невероятных…

А Мальчик стоял перед ним в сине-черной полутьме и по-взрослому, без улыбки смотрел на Пастуха.

– Из Города, – ответил.

– Откуда ты знал?.. – Дурацкий, в принципе, вопрос, зато ответ был внятным.

– Что вы здесь?.. Я следил за вами.

Пастух резко выбросил свободную левую, схватил Мальчика за грудки, рванул на себя – майка порвалась до пуза. И странно: ситуация – бред полный, великий Пастух не заметил слежки. Да и с чьей стороны? Со стороны двенадцатилетнего пацанчика! Пастуху бы на себя злиться, а он…

Отпустил мальчишку.

Тот пытался соединить разорванные части.

– Ну вот, – беззлобно сказал, – майке конец пришел.

– Да купим мы тебе майку, купим, – рявкнул по инерции злобно. И вопрос получился злобный и глупый, даже два подряд: – Зачем следил? Как ты мог за мной следить, что я тебя даже не почуял?