Леонид Могилев - Тройное Дно

— Бандаж вовремя наложили. Вроде не очень болит и дышать ничто не мешает.

Спирт чистый, неразведенный, обжег и очистил Зверева изнутри. Картофелину он разломил, посолил, покатал во рту кусочек, проглотил.

— Ты вот лук бери. Витамины. К весне можем заболеть.

— К весне которого года?

— Следующего.

— И что? Не станут нас здесь искать?

— Уже не ищут. Там, наверху, другие проблемы. У Хозяина в том числе.

— А радио здесь есть?

— Может быть, ты еще телевизор хочешь?

— Не отказался бы.

— Ты так долго шел к нам, Юрий Иванович, что цель твоя потерялась в конце концов. Давай выпьем за цель.

Зверев выпил еще и не опьянел ничуть. Таковы волшебные свойства спирта. А может быть, это воздух, какой-то сухой и неожиданно для подземелья свежий, был тому виной.

— Тебя вел сюда Телепин. Его больше нет.

— Более кривой и долгий путь трудно было придумать. Морок. Исчезающие из морга головы. Взорванные автобусы.

— Длинный путь самый надежный. Ты, конечно, слышал про его книгу.

— Наслышан достаточно.

— Ты знаешь, — что книга эта родовая. Что она не пойдет в чужие руки. Просто убьет того, кто захочет воспользоваться ею вопреки желанию.

— Желанию кого?

— Желанию того, с кем Телепин обсудил твою кандидатуру.

— На что?

— На обладание книгой. Она твоя.

— То есть?

— Она твоя.

— Хотите меня колдуном сделать?

— Не всякое колдовство есть зло абсолютное. Оно является злом в принципе, если ты человек верующий.

— Трудно сказать, какой я человек.

— Есть ложь во благо. Есть малое зло, для предотвращения большего. Ты выдержал проверку. Книга твоя.

— И что я буду с ней делать?

— Она сама тебе подскажет. До весны еще далеко. Ты прочтешь ее. Что-то поймешь, чего-то тебе не дано. И ты должен решить, заключать ли тебе контракт.

— Кровью, что ли, подписывать договор с сатаноидом?

— Поостерегся бы таких слов. Тот мир, что наверху, во власти злых колдунов. Мы тебе предлагаем стать колдуном добрым.

— Ты мне спирта лучше предложи еще.

— Пей, Зверев. Сегодня он тебя не возьмет.

Зверев пил и не пьянел. Тушенка настоящая, из армейских запасов. Лук сладкий, синий.

— А ты, дамочка, что думаешь? — спросил он Гражину.

— Пробовали меня. Я на колдунью похожа с детства. Книга не хочет.

— Да что за книга такая? Других, что ли, нет?

— Это главная колдовская книга на всем пространстве от Вислы до Ангары. Есть и покруче, но не у нас. А эта наша. В свое время она была в работе у царственных особ. Потом потерялась. И нашлась.

— Вы мне колдуном предлагаете стать? Жителем подземелья?

— А ты уже стал им. Подумай получше.

— Ты же культурный человек, Бухтояров. В разведке работал. Неужели ты веришь во все это?

— Так ведь и ты веришь и знаешь, товарищ следователь.

— А если я не соглашусь?

— Ты не можешь, к сожалению. Книга уже тебя выбрала. Она тебя не отпустит.

— И где она?

— Пошли.

Бухтояров прошел через центральный зал, поманил за собой Зверева. Опять люк, опять ступеньки, журчание воды.

— Наш ручей. Старое русло Фонтанки. Он же уносит, извините, фекалии. Продумано идеально. Про эту пещеру знал ограниченный круг лиц. Я не мог рисковать. Придется и их помянуть.

— Ты страшный человек, Охотовед.

— Ты уж позаботься, гражданин начальник, чтобы меня не очень поджаривали на том свете.

— А со мной что там будет?

— А это зависит от тебя. Поможешь одолеть колдунов наверху, все тебе спишется.

Они прошли по каким-то ступенькам наверх. Бухтояров отыскал в щели ключ, огромный и ржавый, всунул в скважину, повернул. Повернулась на петлях скрипучих дверь. Вроде как склеп или камера одиночная открылась перед Зверевым. Бухтояров щелкнул выключателем, затлела скудная лампочка. На каменном столе лежала книга.

И Зверев взял ее…

Наступила весна следующего года.

Телеведущий популярной программы «Знаменатель» Николя Кисляков получил странное письмо. Отпечатанное на струйном принтере, без орфографических ошибок, грамотное, но вместе с тем совершенно не дающее повода даже догадаться о том, кто бы мог быть автором его, гласило и предупреждало. Кисляков должен был прекратить свои выступления в телеэфире, по возможности вообще сменить профессию, торговать чем-нибудь начать или что-либо подобное делать. А на досуге ловить рыбу и ни в коем случае не писать никаких мемуаров.

Николя получал такие письма во множестве. Для него не была новостью нелюбовь определенной части телезрителей. Он отложил это письмо и забыл про него. Но где-то в подкорке остались воспоминания об этом недоразумении. Программа его шла раз в неделю. И когда до нее остались ровно сутки, Николя вдруг о письме вспомнил и передал его в службу безопасности телекомпании.

За три часа до эфира черная «Волга» подъехала к телецентру, и Николя пригласили в нее. Следователь ФСБ, причем не из маленьких, а по делам особенно важным, положил перед Кисляковым акт экспертизы. Письмо оказалось напечатанным на той же самой бумаге и на том же самом принтере, на котором производились в прошлом году послания для поп-звезд, почивших ныне, перебитых каким-то фантастическим подпольем. Остался ли кто-то после его разгрома, оставалось только предполагать. Еще во времена осенних событий ходили слухи, что уцелело руководство и непосредственные исполнители.

— Что собираетесь делать, Николя?

— А вы что мне посоветуете? Бросить работу?

— Этого я вам советовать не могу. Но жизни вашей угрожает опасность. И не только вашей. Такие письма получили уже многие ваши коллеги.

— Что-то я ничего такого не слышал.

— И не услышите. Мы ведь в прошлый раз упустили их…

— Неужели?

— Так что будьте предельно осторожны. И охрана уже работает на предельном режиме, хотя вы этого не замечаете. А вообще-то мой вам совет: возьмите отпуск. Уезжайте куда-нибудь.

— Ну уж нет.

— Ну, на нет и суда нет. Ничего необычного не замечали в последнее время?

— Да нет. Думаю, это все пустые хлопоты.

— Ну, доброго вам здоровья.

— Спасибо.

Кисляков все же несколько потерял вальяжность и бодрый вид. На нем по большому счету замыкалась сейчас идеология государства. Он разжевывал и доводил до аудитории политику «партии и правительства». И уж они-то его не подставят. Вся мощь государства станет его защитой.

…Зверев нервничал. Он стоял возле двери, ведущей в квартиру Кислякова, уже сорок минут. Скоро перестанет действовать защитное поле, делавшее его невидимым. А хозяин квартиры запаздывал. График его, распорядок дня, отрабатывался уже месяц. Сразу после программы Кисляков садился в служебный автомобиль и отправлялся домой. Там, видимо, напивался, потому что утром выходил со всеми признаками похмельного синдрома. Охрана прихватила под контроль подъезд, чердак, лестничную клетку. Дом Кислякова был особенным. Вводить охрану внутрь было совершенно не нужно. Камеры контролировали все пространство на лестницах. Но по паническому приказу начальства людей все же расставили.