Поль-Франсуа Уссон - Кристаль

— Но это же… картошка! — внезапно воскликнула она, догадавшись, что составляло основу блюда.

Имир кивнул:

— Да… картошка.

— Но…

— Но что?..

— О, я поняла!

Картофелины были разной плотности и, кажется, разные на вкус.

— Ну, так что? — спросил кулинар.

— Они неодинаково пропечены!

— Браво, Анжела!

— А еще к ним, кажется, добавлен мед…

— Да. Мед — пища богов, источник божественной силы.

Он поделился с ней частью своей порции, предварительно щедро окунув ее во взбитые сливки. Затем, указывая кончиком ножа на разноцветные кусочки необычного десерта, пояснил:

— Я добавлял к ним разные приправы, и ты наверняка догадаешься какие.

— И собственноручно взбивал сливки?

— Конечно.

Откинувшись на спинку стула, Анжела зааплодировала. Ей даже не было стыдно, что она так объелась.

— Спасибо, невероятно вкусно, — сказала она. — А теперь продолжение.

— Все еще голодна?

— Нет, — ответила она, смеясь, — я имела в виду продолжение истории. Ту ужасную тайну, которую ты обещал мне поведать.

— А, да. Мой брат… Бальдр. Так вот, представь себе, он не умер! — воскликнул Имир с громким смехом.

— Что?.. Не умер?..

— Нет!

— А не он ли устроил пожар?

— Да!

— Я была в этом уверена!

— Ну, я ему чуть-чуть помог!

— Как нехорошо!

Смеясь, они допили вино из бокалов — закончилась уже вторая бутылка.

— Думаешь, Бьорн не догадался?

— Он мог догадаться, кто устроил пожар, но ни за что не догадается о моем брате.

— Ты его прячешь?

— Он сам прячется!

— Где?

Анжела боязливо огляделась, как если бы из стены в любой момент мог показаться призрак.

— Бальдр живет далеко отсюда, один, в лесу. Он больше не любит людей. Когда-нибудь и я там поселюсь вместе с ним.

— Но тогда…

Это незаконченное «но тогда» беспомощно повисло в воздухе, как надломленная ветка. В то же время Анжела понимала, что этот (ставший для них общим) секрет должен что-то значить. Иначе зачем гигант норвежец рассказал ей о нем? Да, и прежде всего — почему он даже не пытается ее закадрить?

«Закадрить» — до чего омерзительное все-таки слово!

Имир тоже откинулся на спинку стула, спокойно разглядывая гостью. Одну руку он положил на живот, другую — на рукоять ножа.

При взгляде на этого огра Анжела застыла — как снаружи, так и внутри. Но в то же время она чувствовала, что перед ней мужчина, почти по-детски невинный, и ничто не могло бы убедить ее в том, что он может представлять для нее опасность.

Внезапно она осознала свое собственное ужасающее равнодушие. Столько смертей… а ей как будто все равно. Неужели у нее настолько холодное сердце?.. Осталось ли в ней хоть немного от прежней Анжелы? Кто была Анжела? Какая-то другая женщина, прятавшаяся в убежище… от чего? Может быть, Имир не хочет притрагиваться к ней именно потому, что она холодная?..

«Я холодная, — думала та часть ее сознания, которая была действительно ее. — У меня холодные конечности. Доктор назвал это „синдром Рейно“… Чаще всего им страдают женщины. Женщины, которые всегда чувствуют холод и нуждаются в том, чтобы их согрели… Эти женщины суровы на вид, но на самом деле хрупки, как стекло. Никак не забуду слова школьного врача: „Будь осторожна, девочка, у тебя хорошие связки, но хрупкие кости. Остерегайся падать с лестниц!“ Но мои кости выдержали и худшее. Ничего не поделаешь. Я холодная. Мне нужно, чтобы меня согрели. Я готова ради этого на любую крайность… Но вот увидишь — этот огромный тип, что сидит напротив, всего лишь предложит тебе отвар ромашки после столь сытного ужина, а потом вежливо проводит тебя в отель…

— Нет, только не в отель!

— Да, ты права, Анжела, в отель тебе нельзя. Там тебя ждут неприятные истины.

— Какие истины?

— Лицемерка. Жезл в твоей сумке!

— Может, в твоей сумке?

— Не умничай!

— Заткнись!».

Имир молчал, видимо, догадываясь о ее внутренней смуте. Наконец он позвал:

— Анжела! С тобой все в порядке?

— Кажется, в последнее время во мне что-то разладилось, — попыталась пошутить она.

Ее маленький подбородок задрожал. Рука Имира, лежавшая на столе, осторожно подвинулась к ее руке и коснулась ее кончиками пальцев.

— Мне ты можешь сказать.

— Не могу! — простонала она.

Какой-то приводной ремень в ее внутреннем механизме лопнул и теперь беспомощно болтался, как обрывок ленты на ветру. Ее хрупкая рука накрыла руку человека, который поверил ей свою тайну.

Словно утопающая, она вцепилась в эту руку помощи. Их пальцы сплелись, как любовники, готовые соединиться.

— Не плачь, Анжела, твои слезы замерзнут…

Разве кто-нибудь когда-нибудь говорил ей что-то более очаровательное?.. Но почему сейчас?

На мгновение она представила себя на огромной пустынной площади, под крышей портика укрывшейся от грозы, не знающей, чего или кого ждать… Дождь хлещет, она поднимает воротник, сдерживает слезы, на ее лице, скрытом от посторонних взглядов, отражается глубочайшее замешательство, губы беззвучно шевелятся, она разговаривает со своим внутренним голосом, кружится в вихре своих мыслей, спрашивает себя, откуда появится призрак. Она топает ногами, чтобы доказать себе, что все еще жива, находится между небом и землей и пока не собирается ни в рай, ни в ад. Она просто тень, не знающая, как вернуться к себе.

Имир сжал ее руку, словно пытаясь придать ей сил. Анжела перестала сдерживаться. Сквозь рыдания она наконец произнесла вслух то, что терзало ее гораздо сильнее, чем смерть несчастных мажореток:

— Может быть, это я убила Адриану!

— Что ты говоришь?! — вскричал Имир.

— Я не знаю, я это сделала или не я… — прошептала она.

Он понял всю серьезность этой исповеди. Анжела почувствовала, что его рука немного ослабла. Имир более пристально взглянул на Анжелу, ожидая продолжения.

— Я не знаю, что произошло в сауне… Единственное, что я знаю, это что я видела как наяву мою умершую сестру, Кристаль… я разговаривала с ней! Она мне отвечала! Или это была мажоретка, очень похожая на нее. Но Адриана совсем на нее не похожа… Я не ожидала никого увидеть, я зашла в сауну уже полусонная. Может быть, это была галлюцинация… Я не хотела видеть эту девушку. Не спрашивай меня почему. Я не знаю, что с ней случилось. Я не знаю, что происходит в моей собственной голове… У меня продолжаются видения, Кристаль снова со мной говорит. Я ее вижу. Я уже не знаю, кто есть кто. Жозетта… Адриана… Кристаль… теперь они все… О боже, теперь все они мертвы!..

Имир выпустил ее руку. Кажется, он был потрясен. Однако она не заметила в его взгляде даже намека на жалость — скорее, это был интерес естествоиспытателя. Затем, словно вспомнив о своей обязанности защитника, он заговорил, медленно подбирая слова: