Таня Карвер - Жажда

— Вы что-то пили перед этим? Вы были с похмелья?

Она отрицательно покачала головой.

— Нет. Я только приняла ванну. Потом съела немного шоколада. Выпила бокал вина. Красного. Всего один. С шоколадом. Сидя на диване. Красного.

— Небольшой бокал?

Сюзанна кивнула.

— Он… стоит в сушилке. Бутылка с вином тоже там. Заткнута пробкой. А сегодня утром я чувствовала себя просто ужасно.

— Возможно, вы просто заболели.

— Возможно. Свиным гриппом. Прекрасно! Этого только не хватало.

— Итак, жалюзи. Если вы не помните, как укладывались в постель, то могли по ошибке оставить их поднятыми. И оставить окно открытым.

Сюзанна нахмурилась.

— Поднятыми? Нет. Жалюзи никогда не поднимаются. Они могут быть открыты, но никогда не поднимаются… а окно… нет. Нет… Я не знаю, нет.

Анни смотрела ей в лицо, проверяя, говорит ли она правду.

— Никогда, — сказала Сюзанна. — Никогда…

В глубине ее глаз затаился страх.

Аспид любил находиться очень близко к добыче. Это его возбуждало.

Не то чтобы ему не нравилось планировать, нравилось. Тщательно продумывать стратегию, всю последовательность действий. Обхаживание. Ожидание. Все это было хорошо, но делалось для достижения конечного результата. Чтобы оказаться совсем близко.

Именно для этого ему и было все это нужно. Установить отношения. Почувствовать себя половинкой пары. В чьей-то жизни. Эту часть он любил больше всего. Это ощущение было вершиной всего, ради него стоило делать все остальное.

И теперь он нашел ее. Ту. Единственную.

Он улыбнулся про себя.

Он так долго ее искал. Повсюду. В городе, за городом. Здесь и… там. Мечтал услышать ее голос, ждал знака, чего-то такого, что позволило бы ему понять, что это она.

Его несчастная возлюбленная.

Его Рани.

И вот теперь он нашел ее.

И это делало его счастливым.

Были и неудачные попытки. Были случаи, когда он думал, что это она, был уверен, что добрался до нее, но она все время ускользала, оставляя за собой пустую оболочку. От которой нужно было потом как-то отделываться.

К тому же он был глуп, влюбленный дурак. Но эта точно была настоящая. Он твердо знал это. Он это чувствовал.

И вот теперь она была так близко от него, в каких-нибудь нескольких метрах. Он мог бы протянуть руку, прикоснуться к ней… как сделал это прошлой ночью.

Но он не станет этого делать. Только не сейчас, когда здесь эта женщина-полицейский.

Он будет ждать, он наберется терпения.

Он лег на спину и вытянулся. Стал слушать звуки голоса своей Рани, пробивавшиеся через доски.

В ожидании следующего шанса остаться наедине с возлюбленной.

Фил смотрел на набережную, проверяя, насколько хорошо выполняются его распоряжения.

Дорога была полностью перекрыта для движения. Никто и ничто не могло проникнуть сюда или выйти отсюда. Всем рабочим частных предприятий на набережной было принудительно предоставлено несколько часов отдыха. Фил не думал, что они здорово возмущались по этому поводу.

На другом берегу реки и на мосту начали собираться зеваки. Фил отдал приказ натянуть над телом белую палатку, чтобы сохранить в неприкосновенности место преступления, а заодно и защитить его от посторонних глаз. Как всегда, он был уверен, что от этого их любопытство только еще больше увеличилось.

Бригада криминалистов в полном составе занималась обследованием палубы яхты, постепенно продвигаясь на набережную и проезжую часть дороги. Они осматривали следы, оставленные на земле, делали соскобы с поверхностей, укладывали в пакеты и описывали все, что представлялось им потенциально представляющим интерес. Уже не в первый раз — и уж точно не в последний — эти фигуры в синих комбинезонах, сапогах, масках и перчатках напоминали ему команду по обезвреживанию средств массового уничтожения, останавливающую распространение смертельного вируса. Хотя, в принципе, именно этим они на самом деле и занимаются, подумал он.

Пока Фил смотрел на все это, рука его автоматически потянулась к ребрам. Ничего. Никакой боли. Ее не было уже несколько месяцев, и это не переставало его удивлять.

С детства он был подвержен приступам паники. Он знал, что было их первоначальной причиной: детские дома, в которых он воспитывался, атмосферой заботы не отличались. На самом деле здесь проходила грань между цивилизацией и дарвиновским принципом естественного отбора. Это неминуемо должно было оставить свои шрамы — физические, ментальные, эмоциональные или все три их вида. Когда он в конце концов поселился у Дона и Эйлин Бреннан, своих воспитателей, а потом и приемных родителей, ставших, в итоге, единственными людьми, которых он позволял себе называть мамой и папой, эти приступы прекратились. Но во время службы в полиции стали возвращаться снова. Обычно они были неострыми, но порой просто выводили его из строя. Всегда это было связано с сильным стрессом. Словно громадные железные пальцы обхватывали его грудную клетку и со всей силы сжимали сердце, буквально выдавливая из него жизнь.

Он знал офицеров, которые на его месте постарались бы извлечь выгоду из этой ситуации, обратились бы к врачу, с помощью профсоюза взяли бы оплачиваемый отпуск по болезни. Но Фил был не такой. Он никому ничего не говорил, предпочитая справляться со всем этим самому.

Уже несколько месяцев приступов не было. Пока он…

Пока они с Мариной не стали жить вместе. Пока он не стал отцом.

Но его тело чувствовало, что приступы вернутся. И он внутренне готовился к их появлению. Потому что это был только вопрос времени, когда снова что-то произойдет, когда переключится какой-то зловещий рубильник и железная рука в очередной раз сдавит его в своих объятьях. Всего лишь вопрос времени.

Но только не сегодня. Не сейчас. По крайней мере, пока он держится.

Ник Лайнс, патологоанатом, осматривавший тело прямо на месте, окликнул Фила.

— Я собираюсь ее перевернуть. Хочешь посмотреть?

Фил торопливо поднялся по трапу на борт.

Анемичный Ник Лайнс был лишь немного более живым и энергичным, чем трупы, с которыми ему приходилось работать. Свой бумажный комбинезон он снял. Несмотря на то что было тепло, на нем были костюм-тройка, остроносые туфли, на шее галстук с ослабленным узлом. Он был высоким, худым и лысым; его очки, державшиеся на самом кончике носа, на ком-нибудь другом могли бы показаться стильными. Со своим вечно скорбным выражением лица он вполне мог бы найти работу профессионального плакальщика на похоронах либо сниматься в фильмах ужасов, например в качестве персонажа, предупреждающего подростков, чтобы они не заблудились в темном лесу. Но за этим выражением лица — и Фил знал это по многолетнему опыту работы с Ником — скрывался острый как бритва интеллект, еще более острое чувство юмора и способность острить с невозмутимым видом.