Дэвид Балдаччи - Доля секунды

— Для Джоан это было очень рискованно.

— Что ж, временами любовь толкает людей на безумства,

— Так ты думаешь, дело было в любви?

— Практически это она мне и сказала. Все прошедшие годы она думала, что я причастен к убийству Риттера. Думала, что я подставил ее. А когда увидела записку, которая была приколота к телу Сьюзен Уайтхед, поняла, что использовали нас обоих. Эта записка ясно указывала на человека, имевшего отношение к убийству Риттера. А другая, якобы написанная мной, должна была втянуть в эту историю и ее. Она спросила меня, почему я, если подозревал ее, а сам был чист, никогда никому не сказал о том, что она сделала.

— И что ты ей ответил?

— Ничего не ответил. Возможно, я и сам не знаю почему.

— Думаю, ты никогда по-настоящему не считал ее виновной в чем-либо, кроме плохого вкуса.

— Я видел, какими стали ее глаза, когда раздался выстрел. Более потрясенного человека мне видеть не приходилось. Нет, она в этом не участвовала. — Он пожал плечами. — Я не люблю Джоан, однако хочу вернуть ее живой и невредимой.

Он встал и направился к дому.

Они уже заканчивали завтрак, когда зазвонил телефон Кинга. Он взял трубку и озадаченно протянул ее Мишель:

— Это тебя. Говорит, что он твой отец.

— Спасибо. Я дала ему твой номер. Надеюсь, ты не против.

Кинг отдал ей трубку. Мишель что-то записала, поблагодарила отца и положила трубку.

Кинг тем временем мыл тарелки и составлял их в сушилку.

— Что случилось?

— Отец служит в Нэшвилле начальником полиции и состоит во множестве профессиональных полицейских организаций. Я попросила его навести кое-какие справки, посмотреть, не удастся ли ему выяснить что-либо об офицере, убитом около семьдесят четвертого во время демонстрации протеста.

— Так, и что он откопал?

— Только одно имя. — Мишель заглянула в свою запись. — Пол Саммерс служил в то время в полиции Вашингтона. Отец знаком с ним, так что Пол готов с нами поговорить.

Пол Саммерс жил в построенном лет тридцать назад фермерском доме с расположенными на разных уровнях комнатами и окруженном со всех сторон строительными площадками. К двери он вышел в джинсах и бордовой футболке. На вид ему было лет шестьдесят пять или около того — прекрасные седые волосы, большие руки и еще больший живот.

— Так вы — девчушка Фрэнка Максвелла, — сказал он Мишель. — Если я расскажу вам о том, как ваш отец хвастался вами на всяких национальных съездах, вы станете краснее моей майки.

Мишель улыбнулась:

— Папина дочка. Иногда это стесняет.

— Да, но у многих ли отцов есть похожие на вас дочери? Я бы тоже хвастался.

— Она иногда внушает мужчине чувство собственной неполноценности, — вставил Кинг, бросая на Мишель лукавый взгляд.

Саммерс посерьезнел:

— Я следил за историей с Бруно. Она воняет. Мне не раз приходилось сотрудничать с Секретной службой. Так что я много чего наслушался о том, как подопечные совершают дурацкие поступки, а расплачиваться за них приходится ребятам из Службы. Это он подвел вас, Мишель.

— Спасибо вам за эти слова, — ответила Мишель. — Отец сказал, что у вас может найтись информация, которая может нам пригодиться.

— Это верно. Когда я служил, то был чем-то вроде неофициального историка полиции. — Он вытащил папку и несколько секунд перечитывал свои записи. — Проникновение со взломом в отель «Уотергейт» произошло летом семьдесят второго. Примерно год спустя страна узнала о пленках Никсона. В июле семьдесят четвертого Верховный суд высказался по вопросу о пленках против Никсона, и в августе он подал в отставку. Но еще до решения суда — примерно в мае семьдесят четвертого — в Вашингтоне стало по-настоящему жарко. Планировалась огромная демонстрация протеста, которая должна была пройти по Пенсильвания-авеню. У нас были отряды для разгона демонстраций, десятки конных полицейских, Национальная гвардия, сотни агентов Секретной службы — и все такое. Я на своем веку повидал беспорядков, но и сейчас помню, как меня напугала та демонстрация.

— При этом погиб офицер полиции? — спросила Мишель.

— Нет. Парень из Национальной гвардии, — ответил Саммерс. — Его нашли в переулке с разбитой вдребезги головой.

— И кто-то был арестован за это? — спросил Кинг.

— Ну, арест-то полиция произвела и дело собиралась направить в суд, однако потом все как-то сошло на нет. Не знаю почему. История эта попала в газеты, но тут Верховный суд высказался против президента, и в августе Никсон подал в отставку. Похоже, о смерти гвардейца попросту забыли.

Кинг склонился к нему:

— У вас есть имена обвиняемого, полицейских, которые произвели арест, прокуроров?

— Нет. Увы, нет. Все это было тридцать лет назад.

— А газеты? Вы сказали, что они писали об этом.

— Да, но не думаю, что в статьях называлось много имен.

— Ладно, — сказал Кинг. — Спасибо за помощь.

Саммерс улыбнулся:

— Сейчас вы мне еще одно спасибо скажете. Одно имя у меня все-таки есть: Дональд Холмгрен.

— Кто это? — спросила Мишель.

— В то время он был государственным защитником. В протестах участвовали все больше люди совсем молодые, и половина из них была под кайфом — хиппи и тому подобные. Если денег на адвокатов у них не находилось, первоначальную защиту брала на себя Служба государственных защитников.

— Спасибо, Пол. Мы ваши должники. — И Мишель обняла его.

Дональд Холмгрен жил в обычном городском доме, в пригороде Роквилла. Квартиру его заполняли книги, журналы и кошки.

— Спасибо, что согласились на встречу по первому же нашему звонку, — сказал Кинг.

— Меня это не затруднило. Я ничем особенно не занят.

— Как я уже говорил по телефону, — продолжал Кинг, — мы расследуем обстоятельства гибели национального гвардейца, произошедшей в мае семьдесят четвертого.

— Ну да. Хорошо помню это дело. Национальных гвардейцев убивают не каждый день, и спасибо за это Господу. Ох и денек тогда был. Я излагал свои соображения по одному делу, слушавшемуся в федеральном суде, и тут началась демонстрация. Слушание прервалось, мы все прилипли к телевизору. На мой взгляд, все это походило на взятие Бастилии.

— Насколько мы знаем, первоначально в преступлении был обвинен некий человек.

— Правильно. Началось все как убийство первой степени, но потом стали всплывать подробности, и мы надеялись развалить дело.

— То есть вы знаете, кто его вел?

— Я, — прозвучал удививший их обоих ответ. — По правде говоря, не думаю, что за него захотел бы взяться кто-либо еще.

— Вы хотите сказать, что улики против обвиняемого были слишком сильны? — спросила Мишель.

— Нет. Улики ни в коей мере не были неопровержимыми. Обвиняемого арестовали только потому, что он выходил из переулка, в котором произошло убийство. Думаю, полиция арестовала первого, кто ей подвернулся.