Джон Катценбах - Во имя справедливости

— Вам нехорошо? — поспешил спросить Кауэрт, но та решительно покачала головой:

— Нет, все в порядке. Просто… Просто я тогда была еще совсем молодой. Я первый год работала в школе. А Джоанна заметила меня, повернулась и помахала рукой. Поэтому-то я ее и узнала… Она прошла под деревом мимо зеленой машины, — срывающимся голосом продолжала учительница. — Потом она обернулась — наверное, кто-то ее окликнул, — дверца машины распахнулась, Джоанна села в машину, и машина уехала. Она просто взяла и села в эту машину. — Эмми Каплан перевела дух. — Вот так — взяла и села. Иногда Джоанна мне снится. Мне снится, как она машет мне рукой. Это невыносимо!..

Вспомнив о собственных кошмарах, Кауэрт хотел было сказать, что тоже плохо спит по ночам, но промолчал.

— Это как раз самое ужасное! — Голос учительницы дрожал. — Если бы Джоанну стали тащить в машину или она стала бы отбиваться и звать на помощь, я что-нибудь сделала бы. Закричала бы или бросилась на помощь. Может, я попробовала бы ее освободить… Но был обычный майский день. Было очень жарко. Мне хотелось побыстрее вернуться в учительскую с кондиционером, а Джоанна добровольно села в машину, и я не придала этому никакого значения.

— Машина стояла в тени под ивой? — мысленно прикидывая расстояние от школы до дерева, спросил Кауэрт.

— Да.

— И вы уверены в том, что машина была зеленая? Темно-зеленая?

— Да.

— А может, она была черная?

— Вы разговариваете со мной как следователь или адвокат. Да, может, она была черная, но мое сердце и моя память подсказывают мне, что она была именно темно-зеленая.

— А руки́ водителя, которую он высунул, открывая дверцу, вы не видели?

— Хороший вопрос, — немного поколебавшись, сказала Эмми Каплан. — Его мне еще не задавали. Меня просто спрашивали, не видела ли я водителя… Нет, — наморщив брови и покопавшись в памяти, сказала учительница, — никакой руки я не видела. Просто распахнулась дверца машины, и все.

— А номер машины?

— Я заметила только, что у машины не такой номер, как во Флориде. У нас ведь на номере оранжевые очертания штата на белом фоне. А у той машины был какой-то другой номер, темнее.

— А когда вам показали машину Роберта Эрла Фергюсона?

— Через пару дней мне показали ее фотографию.

— Значит, саму машину вы никогда не видели?

— Кажется, никогда. Кроме того дня, когда пропала Джоанна, конечно.

— Опишите мне фотографию, которую вам показали.

— На самом деле мне показали несколько фотографий. Они были похожи на мгновенные карточки, снятые «Полароидом».

— В каком ракурсе?

— Что?

— Под каким углом была снята машина?

— Сбоку.

— Но вы же видели ее только сзади.

— Ну да. Но у нее был такой же цвет. И она была похожа. И…

— Что еще?

— Да нет, ничего.

— А какой формы у этой машины были задние габаритные огни?

— Не знаю. Меня об этом не спрашивали.

— А о чем вас спрашивали?

— Да так. Ни о чем особенном. В полиции мне не задавали много вопросов. В суде тоже. Я очень волновалась, когда меня вызвали свидетельницей в суд, но там все прошло очень быстро.

— Что вас спрашивали в суде?

— То же самое, что спросили вы: уверена ли я в том, какого цвета была машина. А я сказала, что могу ошибаться, но, наверное, не ошибаюсь. По-моему, все были довольны моим ответом, и меня сразу отпустили.

Еще раз взглянув на дорогу, Кауэрт снова повернулся к молодой женщине. Учительница явно погрузилась в воспоминания и стояла с отсутствующим видом.

— А сами-то вы как думаете — Джоанну убил именно Фергюсон?

Эмми Каплан набрала побольше воздуху в грудь и на несколько секунд задумалась.

— Но ведь его же осудили, — наконец выдохнула она.

— А сами-то вы как думаете?

— Я до сих пор не могу понять, — снова переведя дух, ответила учительница, — почему она вот так взяла и села к нему в машину. Она же ни секунды не колебалась. Ума не приложу, почему она спокойно села к нему в машину, если его не знала. Мы учим детей быть осторожными и осмотрительными. У нас даже есть специальный предмет под названием «Основы безопасности жизнедеятельности». Мы учим детей никогда не разговаривать с незнакомыми людьми и никуда не ходить с ними. Даже здесь, в Пачуле. Вы, наверное, думаете, что оказались в деревне, где все друг друга знают, но это не так. Сюда приезжают люди из больших городов. Я сама приехала работать сюда из города. Многие переселились к нам жить из Пенсаколы и даже из Мобила. Они живут здесь, потому что Пачула — тихое и спокойное место, и каждый день ездят на работу в большие города. И мы учим детей осторожности, они усваивают ее на уроках. Поэтому я, хоть убейте, не понимаю, почему Джоанна села в эту машину.

— Я тоже этого не понимаю, — кивнул Кауэрт.

— Так спросите это у убийцы! Спросите у Роберта Эрла Фергюсона! — воскликнула Эмми Каплан с таким жаром, что журналист удивленно уставился на нее. Женщина смутилась. — Простите, я не хотела на вас кричать. На самом деле мы все считаем, что это наша вина. Так думают все учителя. А что было с другими детьми! Вы представить себе этого не можете! Дети боялись ходить в школу. Они были так напуганы, что не слушали на уроках. Они не спали по ночам. А если и засыпали, им снились кошмары. Они капризничали, писали в постель, плакали, ссорились с родителями. Шалуны стали невыносимыми, замкнутые дети перестали разговаривать. Не узнать было даже самых послушных детей. Мы устраивали педсовет за педсоветом, даже пригласили психологов из университета, чтобы они помогли детям. Это было ужасно. И так теперь, наверное, будет всегда, — испуганно озираясь по сторонам, продолжала молодая женщина. — Такое впечатление, словно в тот день что-то надломилось. Что-то такое, что, наверное, уже не поправить никогда. — Помолчав, Эмми Каплан спросила: — Я вам помогла?

— Конечно. А можно мне будет задать вам еще несколько вопросов после того, как я поговорю с другими людьми, например с полицейскими?

— Хорошо. Вы знаете, где меня найти.

— Скажите мне напоследок, — улыбнувшись, попросил молодую учительницу Кауэрт, — о чем вы подумали несколько минут назад, когда мы говорили о фотографиях машины.

— Ни о чем, — нахмурилась Эмми Каплан.

— Не может быть, — проговорил журналист, не спуская с нее глаз.

— Ну ладно… Когда полицейские показали мне фотографию машины, они сказали, что уже поймали убийцу. Что он во всем признался и все такое. Они сказали, что это простая формальность. Я должна была просто опознать машину. Я поняла, насколько это было действительно важно, только гораздо позже, перед самым судом. И мысль об этом с тех пор не дает мне покоя. А они просто показали мне фотографии и спросили: «Это машина убийцы, да?» А я посмотрела на них и ответила: «Да». Не знаю, но потом, когда я все поняла, мне не очень понравилось то, как они это сделали.