Оке Эдвардсон - Зов издалека

Посыльный принес снимки от Бейера. Винтер долго рассматривал намалеванный на коре красный знак, пытаясь представить себе движение руки с кистью. Или со спреем. У них в архиве есть целая коллекция подобных знаков. Некоторые любят оставлять полиции послания. Или пытаются ввести в заблуждение.

В дверь постучали. Молодой следователь с каким-то протоколом в руке.

— Что это?

— Я говорил с правлением коммуны насчет этого знака…

— Спасибо. — Винтер встал. Он знал парня в лицо, а фамилия вылетела из головы. Парень работал у них совсем недавно, месяц, не больше. Наверное, первое в его жизни следствие по убийству.

Тот протянул ему протокол.

— Расскажи лучше сам, — улыбнулся Винтер. — Садись.

Парень присел на стул. Явно старался держаться как можно непринужденнее. Лоб вспотел, физиономия красная. На нем был пиджак — полное сумасшествие в такую жару. Дорогие и на вид довольно плотные брюки. Введенный Винтером дресс-код приняли даже самые молодые. Интересно, что он думает про его обрезанные под шорты джинсы и футболку «London Calling».

— А в этом пиджаке можно думать?

— Простите?

— Сними пиджак и вытащи сорочку из штанов. Тебе же жарко.

Парень неуверенно улыбнулся, как улыбаются непонятой шутке, и закинул ногу на ногу.

— Я не шучу. Одно из преимуществ работы следователя — одевайся как хочешь. По погоде.

Парень решил держаться до конца.

— Это же зависит от характера следствия, правда?

— Иногда.

— Приходится сливаться с окружением.

— Вот и слейся.

Парень улыбнулся и снял пиджак.

— Ну и пекло.

— Так что говорят местные власти?

— Никто в последнее время никакие деревья не помечал. Землей владеет муниципалитет.

— Что ты под этим имеешь в виду?

— Под чем?

— В последнее время… Когда они там были в последний раз? — Винтер перегнулся через стол и взял принесенные парнем бумаги. — Напомни мне свое имя.

— Э… Борьессон. Эрик Борьессон.

— Конечно… прости, что забыл. — Винтер пробежал глазами протокол и нашел ответ на свой вопрос. — Они там были месяц назад. Уже месяц никаких работ в лесу у озера Дель не ведется.

— Никаких работ, — подтвердил Борьессон.

— А ты подумал… что бы это могло быть?

Парня, очевидно, удивил вопрос. Он судорожно вздохнул.

«Он заметил, что я заметил, что он заметил, что я хочу услышать его мнение» — вот так замысловато, но привычно сформулировал Винтер свое ощущение.

— Кто бы мог это сделать? — спросил Борьессон.

— Кто?

— Рыболовы? Рыболовные клубы?

— Проверил?

— Нет… еще нет.

— А кто еще?

— Вы имеете в виду… естественные причины?

— Ну да… не связанные с убийством.

— Подростки?

— Что-нибудь указывает, что это могли быть подростки?

— Я… по правде говоря, не знаю.

— Стоит проверить.

— Может, любовная пара?

Винтер подумал и издал неопределенное мычание.

— Они часто выцарапывают свои имена… на скамейках, на камнях… на деревьях.

— Что ж… этот район популярен… там можно уединиться.

— Вот именно! — обрадовался Борьессон. — Могли быть любовники.

— А что это значит? — подвинул ему Винтер фотографию знака.

Парень просто лопается от гордости… и правильно: он по-настоящему, всерьез участвует в следствии. Сидит вместе с шефом и размышляет. Надо это делать почаще. Я же еще и педагог.

— Что означает эта надпись… или рисунок?

— А криминалисты разве этим не занимаются?

— Я хочу знать твое мнение.

Кабинет наполнился тяжелым, выматывающим душу грохотом — прямо над ними пролетел вертолет. Заметно вечерело. Улицы заполнялись народом — праздник продолжатся. Он вспомнил Анету Джанали и почувствовал во рту отвратительный кислый вкус. Смесь перегара и насилия. Если бы он сейчас встал и подошел к окну, то увидел бы толпы, движущиеся к центру. Наверняка многих уже ноги не держат.

Он закрыл глаза. Конная полиция должна с этим справляться. Резиновые дубинки и прочее. Оттеснить толпу в ловушки у Лилла Боммен и Кунгсторгет. Там они и будут орать, пока не свалятся от перепоя. Тогда полицейские подгонят мини-автобусы, загрузят бесчувственные тела штабелями и отвезут в заплеванный зал четырьмя этажами ниже его кабинета. Винтер и сам работал в полиции порядка, сидел на лошади и видел под собой это быдло. Целое море страха и некоординированных движений. Самое опасное — пронести этот юношеский цинизм и дальше. Нельзя смотреть на людей как на быдло. Страх и отчаяние одинаковы для всех.

Он открыл глаза, встал и подошел к окну. Борьессон смотрел на него с удивлением. Разглядеть Винтеру мало что удалось — слепило заходящее солнце. Через час-другой оно исчезнет с обещанием скоро вернуться.

Он прищурился… Какие-то лозунги, прочитать против света невозможно. Ясно одно — несут их куда-то, где неизбежно произойдет очередное столкновение между политическими противниками, каждый из которых убежден, что он-то точно знает, как сделать мир лучше.

Непременно будут драки.

Праздник продолжался. Противоречия тоже.

— …думаю, имеет прямое отношение, — услышал он конец фразы, удивленно поднял брови и повернулся к Борьессону. В глазах роились черные мушки от долгого глядения на солнце.

— Не знаю, что означает этот рисунок, — сказал Борьессон, — но вряд ли это совпадение. Он явно связан с убийством. Слишком уж много общего.

— Хорошо. — Винтеру не сразу удалось сфокусировать взгляд на собеседнике. — Я пытаюсь выяснить, не устраивали ли там сатанисты свои сборища.

— Сатанисты?

— Они любят лес. Свежий воздух, и все такое прочее…

— Может быть… может, и сатанисты. Или что-то в этом роде.

— Посмотри еще раз. — Винтер обошел стол и остановился у Борьессона за спиной. — Тебе ничего этот знак не напоминает?

Юный следователь взял снимок и некоторое время разглядывал его на вытянутой руке. Потом поднес к глазам и положил на стол.

— Это может быть «Н» или «X».

— Может.

— Вам тоже так кажется?

— Похоже на «X».

— Или на китайский иероглиф.

— Интересно…

— Все иероглифы что-то обозначают. Я хочу сказать… это не буквы. Иероглифы обозначают предметы. Или понятия.

— Ты что, знаешь китайский?

— Учил в гимназии… Пару лет. Я шел по гуманитарной линии в Шиллерска.

— Шел, шел и дошел до полиции?

— А что, это плохо?

— Наоборот! Чем больше гуманистов в полиции, тем лучше.

Борьессон засмеялся, но быстро оборвал себя и снова посмотрел на снимок.

— Я могу сравнить с иероглифами в моих книгах и записях.

— А сколько их всего?

— Книг?

— Иероглифов.

— Десятки тысяч. Но в ежедневном употреблении гораздо меньше. Пара тысяч. Может быть, три. У грамотных.

Винтер не ответил, пристально изучая знак. Надо съездить туда еще раз, посмотреть на эту сосну. Какой-то дефект на коре. Наверное, обрезали сучья. А сосны разве обрезают? Это же не яблони… Как бы то ни было, сразу под шрамом на коре торчала слабенькая веточка. Знак каким-то образом вписывался в рисунок коры.