Джорджо Фалетти - Я — Господь Бог

— Войны кончаются. Ненависть остается навсегда.

Вивьен гадала, не припомнились ли и ему тоже строки из того письма.

Всю мою жизнь до и после войны я работал на строительстве…

— Роберт рассказал мне о том, как Милошевич в 1987 году поклялся, что больше никогда никто не тронет ни одного серба. Это заявление о намерениях в один миг превратило его в человека, владеющего ситуацией, и он стал президентом. В 1989 году, ровно шестьсот лет спустя после битвы на Косовом Поле, он произнес воинственную речь у той стелы. Там собралось тогда пятьсот тысяч сербов. В тот день все албанцы сидели, запершись в своих домах.

Рассел жестом как бы подвел итог.

— Мы с братом приехали в начале 1999 года, когда репрессии и борьба с повстанцами Армии Освобождения Косово убедили международное сообщество вмешаться. Я видел такое, чего не забуду никогда. А Роберт удивил меня своим хладнокровием.

Вивьен подумала: неужели Рассел так никогда и не освободится от призрака Роберта Уэйда?

— Однажды ночью, незадолго до того, как начались бомбардировки НАТО, всех журналистов и фотографов попросили уехать. Причины не объясняли, но все догадывались, что ожидается серьезная этническая чистка. Префект Приштины кратко, но ясно дал понять, что уезжающим он желает счастливого пути, а остающимся ничего не гарантирует. Некоторые не уехали. Мы в том числе.

Вивьен рискнула задать вопрос:

— Ты уверен, что Роберт действительно был отважным человеком?

— Я так думал какое-то время. Теперь не уверен.

Рассел снова заговорил, и в его голосе слышались облегчение и усталость:

— У Роберта был друг, его звали Тахир Байрактари, если не ошибаюсь, школьный учитель, который жил с женой Линдитой на окраине Приштины. Роберт дал ему денег, и тот, прежде чем покинуть город, спрятал нас в своем доме, в подвале, куда мы спускались через люк, накрытый ковром. Туда доносились звуки боев Армии Освобождения. Ее подразделения наступали, наносили удары, а потом исчезали, словно их и не было вовсе.

Вивьен показалось, что если бы она поглубже заглянула ему в глаза, то увидела бы там картины, которые он вспоминал сейчас.

— Я перепугался. Роберт всячески старался успокоить меня. Некоторое время он оставался в подвале со мной, но происходящее наверху оказалось сильнее него. Дня через два, набив карманы катушками с пленкой, он выбрался из нашего убежища, когда на улицах гремели автоматные очереди. Больше я не видел его живым.

Рассел взял бутылку и отпил воды.

— Поскольку он долго не возвращался, я пошел искать его. До сих пор не знаю, как хватило смелости. Бродил по пустым улицам. Приштина превратилась в город-призрак. В спешке покидая его, люди оставляли двери в домах нараспашку и невыключенный свет. Я прошел в центр и увидел его. Роберт лежал на земле, на тротуаре. На небольшой площади, обсаженной деревьями, я увидел и другие трупы. Грудь у него была насквозь пробита автоматной очередью, фотоаппарат зажат в руке. Я взял камеру, убежал и спрятался в подвале. Я оплакивал Роберта, оплакивал и самого себя, пока не иссякли силы даже на слезы. Потом начались бомбардировки НАТО. Не знаю, сколько времени я скрывался там, слушая, как разрываются бомбы, не мылся, ел что-то, что находил рядом, пока не услышал наконец, что снаружи доносится английская речь. Тогда я понял, что спасен, и вышел оттуда.

Он снова с жадностью отпил воды, словно воспоминание о слезах не оставило в его организме жидкости.

— Когда мне удалось проявить пленку из аппарата Роберта и когда я увидел эти снимки, меня словно током пронзило, особенно один из них поразил. Я сразу понял, что это необыкновенный снимок, из тех, за какими фотографы охотятся всю жизнь.

Вивьен отчетливо представила его себе. Весь мир знал этот снимок. Он стал одним из самых знаменитых на всей планете.

На фотографии изображен мужчина в то мгновение, когда пуля пробивает ему сердце. На нем темные брюки, а торс и ступни обнажены. Из груди брызжет кровь, и тело его будто подброшено и еще не успело упасть.

По случайности, которая нередко приносит удачу военным репортерам, объектив уловил как раз тот момент, когда сраженный пулей и как бы парящий в воздухе человек раскинул руки. В таком положении, словно вознесенный, он напоминал Христа, распятого на кресте. И лицо этого человека, худое, в обрамлении длинных волос, с небольшой бородкой походило на традиционное изображение Спасителя.

Название снимка — «Сербская Голгофа» — родилось почти само собой.

— Меня охватило столько разных чувств, что и не передать. Досада, злость, зависть к этой способности уловить мгновение, тщеславие. Жадность, наверное. Я отнес снимок в «Нью-Йорк Таймс», сказав, что сам сделал его. А остальное ты знаешь. Я получил Пулитцеровскую премию за этот снимок. К сожалению, брат убитого видел Роберта, когда тот снимал его, и раскрыл правду в газетах. Так все узнали, что фотографию сделал не я.

Он помолчал, прежде чем перейти к заключению, стоившему ему многих лет жизни:

— И если быть честным, я не совсем уверен, что огорчился.

Вивьен непроизвольно накрыла ладонью руку Рассела, а когда сообразила, что сделала, мягко отняла ее в надежде, что он не заметил этого жеста.

— И что потом?

— Я выжил, соглашался на любую работу, какая подворачивалась. Съемки моделей, технические фотографии, даже бракосочетания снимал. Но главным образом брал деньги у родителей — иногда слишком много.

Вивьен искала нужные слова, чтобы облегчить ему тяжесть этого признания, но помешал звонок мобильника. Она взяла аппарат, на экранчике которого высветилось имя Белью:

— Слушаю, Алан.

— Нам просто повезло. Я позвонил начальнику Семидесятого округа и велел ему заняться розысками. Когда посоветовал подключить к работе всех его сотрудников, он решил, что я сошел с ума.

— Надо думать. Нашли что-нибудь?

— Женщину звали Кармен Монтеса. Уезжая, она предусмотрительно известила полицию о перемене адреса. Я велел проверить, и оказывается, телефонный номер все еще числится за нею по тому же адресу в Квинсе. Сейчас пришлю тебе его на мобильник.

— Алан, ты великолепен.

— Знаешь, первая женщина, которая сказала мне об этом, — акушерка, принимавшая меня. Так что вставай в очередь. Хорошей работы, и держи меня в курсе.

Вивьен поднялась, и Рассел тоже. Он понял, что передышка закончилась и пора двигаться.

— Есть новости?

— Да. Пока что нашли эту женщину, а там посмотрим.

Вивьен вытерла губы и, положив на стол бумажную салфетку, направилась к машине. Рассел с грустью взглянул на оставшуюся почти не тронутой еду и последовал за Вивьен.

История, которую он рассказал ей, как бы он ни старался, похоже, так никогда и не завершится.