Измайлов Андрей - Русский транзит

Нет, чего не знает Илико, того не знает – то ли потрошить будут, то ли целиком погрузят. В зависимости от сигнала из Москвы. У них, в Москве, свои сложности с переправкой. Да, завтра в первой половине дня «препараты» уже должны быть в Москве. Где точно? Илико не в курсе. Обычно Давидик ездит. Да, вместе с Чантурией. А на этот раз Чантурия один поедет. То есть не один, но без Давидика, с секретарем… А он, Илико, вообще только на подхвате! Он, Илико, вообще ни при чем! Он, Илико, еще на четвертом курсе медицинского учится. У него даже еще диплома нет. Он и про «операции» не знал – ему доктор говорил, он и делал. Доктор же лучше знает!..

Эх!.. Не зря говаривал наш сержант в учебке перед Афганом: «Как мать-перемать, так мать-перемать! А как мать- перемать, так – хрен?!!».

– Только без глупостей! – предупредил я самца, когда мы пришли к больнице.

Без глупостей, вероятно, Илико просто не умел, подтверждением чему – вся его жизнь до сегодняшнего момента. Но у него хватило мозгов понять, какого рода глупости я имею в виду. И он без глупостей обошел центральный вход, провел меня в главный корпус оттуда, куда прибывают и откуда убывают «скорые». И он без глупостей показал мне на узкую дверцу, стоило лишь раздаться чьим-то шагам в коридоре. И он без глупостей переждал вместе со мной за этой узенькой дверью, пока мимо нее не процокала медсестра. За узенькой дверцей находилась тесная (для нас двоих и того подавно) кладовка, где уборщицы хранили инвентарь – ведра, швабры, тряпки. Потом он без глупостей пробежал на цыпочках (под руку со мной) к другой дверце, – шкафчик! – и мы облачились в белые халаты, нацепили шапочки и марлевые повязки. Привычный вид привычных санитаров, затеяли среди ночи, почти под утро, обход – с кем не бывает.

А обход начали с палаты, где лежал Серега Швед.

Но он там уже не лежал… Следы его пребывания сохранялись, но и только. Увезли… «Доктор сказал: в морг!».

Я убил взглядом самца-Илью, и он без глупостей метнулся по коридору к лифту.

Прозекторская – внизу. Успеем? Не успеем?

Не успели. Я потянул вбок знакомую тяжелую дверь и встал на пороге до боли знакомой (вот уж что до боли, то до боли) операционной.

На какой-то миг мне показалось, что операционная пуста. Наверно из-за того, что я ожидал увидеть зеленые спины, склоненные над столом (оперируют в зеленых халатах). Ожидал и – не увидел. Никто не окружал этот разделочный стол, сильные лампы высвечивали какое-то месиво – мокрое, красное, запекшееся, сиренево-перламутровое, скользкое. Запчасти. Все, что осталось… от… от кого?!!

Будь у меня нервы послабее, не доведись мне пройти Афган, приступ обессиливающей тошноты был бы обеспечен. Особенно когда вгляделся и обнаружил поодаль операционного стола несколько носилок с неприкрытыми мертвяками – вскрытыми, растерзанными. Тяжелый дух формалина, спирта, трупной вони. Похлеще, чем в самом крутом фильме ужасов. И даже «гуси летят…», выручавшее меня годами, отказало. Я оцепенел. Еще и оттого, что представил: один из этих мертвяков, одно из этих распиленных «бревен» – Швед. Серега…

И тут – блеснуло. Из полумрака. Скальпель. Я понял, что это скальпель, только когда он вонзился мне в плечо и застрял (а мог бы и в горло, если бы не рефлекс – отклониться в милисекунду!). Хороши покойнички – скальпелями швыряться!

Впрочем, я уже понял, что не покойнички это. Полумрак в операционной – вещь относительная. Там было светло, и только в сравнении с ослепительными лампами, бьющими в разделочный стол, – сумрачно. А я, как вошел, уставился именно в стол. «Покойничек» же уставился в меня и, соответственно, ухватил первое попавшееся под руку и метнул. «Покойничек»-Давидик. Ну-ну, сдается мне, что не исключено и снятие кавычек через некоторое время с «покойничка»-Давидика. Да, зарекся я убивать, зарекся! Но в порядке самозащиты… А мне ох как нужно самозащищаться!

Плечо пока не чувствовало боли, но я знал, что счет идет на десятки секунд. А потом – слабость и свинцовая тяжесть, не поднять, не пошевелить, плеть… Десятки секунд? Должно хватить! Иначе… Есть вероятность пополнить собой компанию мертвяков. Пополню! Но не собой!!!

После скальпеля в моем направлении полетел здоровенный никелированный гаечный ключ, еще какие-то железки, даже эмалированный тазик. Я качал прыжки – вправо-вле- во-назад, – используя вместо щита обмякшего самца-Илью (обмякшего после прямого попадания того же гаечного ключа).

Давидик, швыряя в меня (в нас) различный инструментарий, не стоял на месте, а приближался. Лучше бы ему не приближаться – я же его сейчас изувечу! Ах, вот оно что! Вот куда он целил! Целил он к столику на блестящих ножках с колесиками. Там много чего! Заблуждение: операции проводятся тонкими, изящными штучками. Давидик схватил со столика здоровенный секач и по-бычьи попер на меня. Глаза у него тоже бычьи – выпуклые, красные, бешеные.

Я выпустил из рук отключившегося самца и встал в киба-дачи. Вперед, Давидик, вперед! Попрыгаем, побегаем! Ибуссену, схему передвижений я уже прикинул. Вперед! Даже если мне рука откажет… что ж, переквалифицируюсь на минуточку с каратэ на таеквондо. Одними ногами, без помощи рук уделаю! Иди, макивара ходячая, иди!

Он шел, размахивая секачом, огибая операционный стол, а я пятился и пятился. Не отступая, но заманивая.

Тесновато тут у вас и… э-э… многолюдно, если можно так выразиться в отношении изуродованных туш. Можно! И не в отношении туш. Не обошелся все-таки самэц-Илья без глупостей. Пока мы кружили с Давидиком вокруг стола, самэц вышел из отключки, включился. И не только включился, но и включил. Я обернулся на новый возникший звук – скрежещущий вой. Очухавшийся самэц, дико ухмыляясь тащил, выставив перед собой… электропилу на полных оборотах. Длинный шнур тянулся за ним и тянулся. Не бесконечный же это шнур!

Нечто подобное я наблюдал по «видику». То ли со Шварценеггером, то ли с еще каким-то мордоворотом. Одно дело – кино. А здесь… не кино!

Электропила в трясущихся руках самца выписывала «восьмерки», виляя из стороны в сторону. Сложноватое положеньице: передо мной разделочный стол с остатками, с месивом (как бы мне в такое же месиво не превратиться!), справа – секач, слева, с тыла – пила! И кругами не пройдешься, как давеча в кабинете у Бесо. И рука стала неметь…

Пичкал меня в отрочестве Бояров-старший древними греками, мало что осело в башке, но к ситуации всплыло восклицание царя Леонида: «О, Геракл! Пришел конец храбрости человеческой!» То-то и оно…

Самэц пихнул электропилой мне в живот – я прянул назад и подставил-катнул под верещащие зубья передвижные носилки на колесах с отмучавшимся алкашом. Пила вгрызлась в остывший безразличный труп и застряла, вой оборвался. Шнур все-таки не бесконечен – вилка из розетки вылетела.