Тэми Хоаг - Забыть всё

Диксон покачал головой.

— Ты думаешь, что знаешь человека…

— Ты знал, — сказал Винс. — Когда-то. Люди меняются. Жизнь их меняет.

— Я просто не мог допустить, что он делал с этими женщинами все это.

— Фарман их не убивал.

Его собеседники с обоих концов скамейки повернули головы и изумленно воззрились на него:

— Что?

— Фарман убил свою жену. Но Не-Вижу-Зла — не он.

— Но все сходится, — возразил Мендес.

— Почти. Но не совсем.

— Но Винс, я видел, что он сделал со своей женой. Она выглядела так же, как другие…

— А почему бы нет? — спросил он. — Фрэнку были известны все детали.

— Хочешь сказать, он скопировал убийцу? — спросил Диксон.

— Вот моя версия истории Фрэнка Фармана, — начал Винс. — Прошлой ночью Фрэнк напился, взбесился, избил жену. Не впервой, но на сей раз он зашел слишком далеко, и она умерла. Однако Фрэнк — мужик смышленый, когда трезвеет поутру. Он понимает, что ему есть что терять. И соображает, что убийство жены можно свалить на нашего убийцу. Повесить на плохого парня. Все произошло по чистой случайности, и в другой раз он такого не сделает, так зачем отправляться в тюрьму?

Он не мог быть в тюрьме, он же Фрэнк Фарман, помощник шерифа. Еще четыре года — и он бы добрал до двадцати лет и получил бы кучу привилегий. Когда-нибудь он должен же был стать шерифом, черт возьми. Он ради этого до боли в заднице трудился. И вот он имитирует нашего убийцу — заклеивает ей глаза и рот, зарезает. Она уже и так мертвая. Ей же не больно.

На этом этапе у него холодная голова. Он делает то, что должен. Бизнес, ничего личного. Он прикидывает, что, когда стемнеет, надо ее куда-нибудь подбросить. Только вот день у Фрэнка — из кулька да в рогожку, хуже и хуже. Его сын пытается кого-то убить, потом обвиняет его в убийстве его жены. Такого он не ожидал. Люди, которых он уважает больше всего — прежде всего вы, шериф, — и так глядят на него с опаской из-за того штрафа, который он выписал Викерс, и из-за происшествия с пальцем. Он может выдержать что угодно, но только не это: только не потерю имиджа. Имидж для него всё.

И он покатился к краю. Он по натуре не убийца, и его поступок давит на него. Он не может выдержать, когда люди думают, что он плохой коп, плохой отец. Он отправляется домой. Начинает пить. Потом ему наносит визит служба охраны детства, потому что накануне им позвонила Энн Наварре и сообщила о возможном насилии. Еще один гвоздь в гроб.

Теперь жизнь для Фрэнка кончена. Колеса сошли с рельс, и он не может остановить локомотив. В своей голове он все делал как надо — кроме убийства жены, — и он перекладывает вину на кого-то другого.

— На меня, — сказал Диксон.

— На тебя, — подтвердил Винс. — Ты ведь должен был ему доверять. Ты должен был верить ему на слово. А ты отстранил его от расследования. И вот тогда все пошло наперекосяк. Значит, это твоя вина. Вот и все дела.

Диксон посмотрел на него.

— Как у тебя все это помещается в голове?

— Все это и пуля в придачу, — добавил Мендес.

— Фрэнк не был чудовищем, — сказал Винс. — Он был очень раним и не устоял под напором. Все легко и просто. И спорю, что смогу это доказать, — добавил он, вставая. — Куда ты отослал тело миссис Фарман?

Тела обоих Фарманов отвезли в морг Оррисона. Винс мог поспорить, что в комнате для бальзамирования не было более странной парочки.

Тело Шэрон Фарман было открыто, и Винс не мигая смотрел на насилие, которое было совершено над ней до и после смерти.

— Мне нужно посмотреть только на резаные раны, — сказал Винс. — На размещение ран, длину, глубину, на то, как выглядят края.

Он принес с собой полароидные снимки со вскрытия тела Лизы Уорвик, рисунок с ранами Лизы Уорвик, а еще тот, на котором он зафиксировал раны на теле Карли Викерс. Каждая отметина была нанесена тщательно и с соблюдением масштаба.

Теперь на очередной силуэт он нанес раны Шэрон Фарман. Когда он закончил, то разложил все на чистом стальном столе для бальзамирования — листок к листку.

Все молчали, изучая рисунки: две одинаковые метки, одна небрежная загогулина. Резаные раны Шэрон Фарман различались по длине и глубине. Их расположение не совпадало с другими телами. Эти раны были нанесены в случайном порядке, а не из каких-то соображений.

— Фрэнк Фарман этих женщин не убивал, — сказал Винс. — Раны на Уорвик и Викерс что-то значат для преступника. Он наносит их так, как задумал. А Шэрон Фарман просто порезали.

Мендес продолжил изучать рисунки, видя нечто большее в том, на что Винс смотрел многие часы. Он искал какой-нибудь смысл в расположении ран, в длине и глубине порезов. Они что-то значили для убийцы, но он пока не мог сказать что именно.

Мендес позаимствовал у босса ручку и попытался связать раны между собой. Сначала на рисунке Лизы Уорвик, потом на Карли Викерс.

Пришлось призвать на помощь воображение, но рисунок был очевиден: длинные ноги, длинная шея, длинная голова… и два крыла.

— Это птица, — сказал Диксон.

Ужас откровения пронзил Винса, словно молния, но он позволил Мендесу высказать его.

— Это журавль.

Питер Крейн. [32] От англ. crane — журавль.

— Доктор Крейн, — сказала Энн, удивленная его приходом, но не слишком сильно. Ведь она только что думала о нем. Она провела с ним вечер. Не было ничего странного в том, что он оказался у ее двери, решила она.

Он стеснительно улыбнулся.

— Энн, простите, что пришлось вас побеспокоить.

— О, никаких проблем.

Мать учила ее приветствовать гостей, быть вежливой. Поэтому она отступила с прохода и позволила ему войти. А почему нет? Ведь сегодня вечером он был ее героем.

— Могу я предложить вам выпить? — Хозяйка до кончиков ногтей. В этом Энн старалась не уступать своей матери.

— Нет, благодарю, — сказал он. — Не хочу доставлять вам беспокойств за один вечер больше, чем уже доставил. Какой у вас чудесный дом. Это без ремонта?

Очаровательный, обезоруживающий. Половина женщин в городе убили бы ради того, чтобы он оказался у них в коридоре.

— Тысяча девятьсот третьего года, — сказана она. — Но после косметического ремонта, конечно.

— Однако вам удалось сохранить архитектуру, — заметил он, оглядываясь, впитывая окружающую атмосферу… и проверяя, одна ли она.

— Чем я могу помочь вам, доктор Крейн?

И снова самоуничижительная улыбка. Просто Том Селлек без усов.

— Это несколько необычно, но я по поводу подарка, который преподнес вам Томми.

— Да? — По поводу цепочки, которую она сунула в карман брюк, прежде чем открыть дверь. По поводу цепочки, которая полагалась только женщинам, окончившим программу Томасовского центра.

Питер Крейн был последним, кто видел Карли Викерс перед ее исчезновением.