Эндрю Клейвен - Час зверя

Сгустилась тишина. Нэн застонала. Перегнувшись через своего полоумного товарища, она извергла из себя блевотину.

— Господи, какое унижение! — пожаловался сумасшедший.

— Заткнись! — Нэнси скатилась с него на пол. Перевернулась на спину, ухватила рукой револьвер, оставшийся лежать на путях, между рельсами. Недоуменно оглядела темный тоннель.

— Заткнись, мать твою! — хрипло повторила она.

Без двадцати пять.

Перкинс стоял возле мраморной балюстрады, откуда открывался вид на платформу Гранд-сентрал. К этому времени он уже чувствовал себя усталым и озадаченным.

Он устроился в открытом кафе на балкончике. Рядом с ним мужчины и женщины потребляли спиртное за столиками и возле стойки бара. Облокотившись на балюстраду, Перкинс осушал очередную бутылку пива.

Внизу, на площади большого вокзала, растекались во все стороны потоки пассажиров. Они врывались на вокзал из двух длинных проходов с обеих сторон, выплескивались через мраморные тоннели, ведущие к путям. Наверху, под просторным потолком небесного цвета, разукрашенным знаками Зодиака, расположенными против осевого движения, мерцали слабенькие голые лампочки заменявшие звезды, а люди, не поднимая глаз, сталкивались друг с другом и, петляя, выбирались наружу. Волны все новых и новых пассажиров то и дело ударялись о справочный киоск в самом центре вокзала.

Киоск был отделан медью, наверху красовались старинные часы. Стрелки указывали: без двадцати пять.

Перкинс снова глянул на часы и сдул с пива пену. Следовало вернуться домой. Вернуться и проверить, как там Зах. Страх, забивая глотку, переходил в тошнотворное удушье. Думать становилось все труднее. Мать твою, на до было сразу же идти домой.

Но что потом? Он мог только стоять рядом и смотреть, как Зах сдается полиции, а Муллиген и фэбээровцы рвут его на части.

Прозрачные черные стрелки часов на вершине киоска медленно сдвинулись с места. Без четверти пять. Пер кине прислушивался к смутному, гулу голосов, вздымавшемуся к нарисованным звездам. Он думал о Тиффани Разыскать ее, подвергнуть допросу, выпытать все о теле в коттедже, о фотографии, где она снята вместе с Фернандо Вудлауном. Оливер пытался дозвониться ее родителям в Скардейл, но безуспешно, поэтому он решил встретить поезд, прибывающий в 5.02 вечера, который она сама отметила в расписании. Перкинс продолжал томиться на вокзале, твердя себе, что следовало бы поспешить домой.

Человек в справочном окне сказал ему, что поезд следует встречать на 28-м пути. Отсюда Перкинс видел нужное ему число, намалеванное над одним из мраморных сводов. Он следил за выходом, посасывая пиво, надеясь, что пиво размоет кисель страха, заливавший его внутренности от желудка до самого мозга. Знать бы только, сколько пива для этого понадобится! Он пил большими глотками и думал о Тиффани. Передернув плечами, Оливер с гримасой отвращения вгляделся в снующую внизу толпу.

Перкинс припомнил, как в первый раз встретился с Тиффани. Тогда она уже поселилась вместе с Захом, но Оливер пока даже имени ее не слыхал. Однажды он зашел навестить Заха — пожалуйста, она тоже тут. По всей видимости, они познакомились в той пенсильванской секте, истинно христианском убежище, откуда Оливеру пришлось спасать Заха, когда тот во второй раз принялся за наркотики. Какое-то время Тиффани оставалась там и после отъезда Заха, однако ей не хватало его мистической, таинственной, астрально-оккультной силы, и она поспешила вслед за своим дружком.

— Он примерно на три астральных уровня превосходил всех в нашем лагере, — пояснила она Оливеру при первой же встрече. — Вот почему его аура так загрязнилась. Это все от усилия прорвать пелену их непонимания.

— Да, наверное, именно в этом все дело, — отозвался Оливер.

Зах и Тиффани обвили друг друга руками и заулыбались ему. Два влюбленных космических шарика.

Перкинс покачал головой при одном только воспоминании об этом. У него даже портился вкус во рту, когда он думал о Тиффани. Предательские, нежные, голубиные глаза. На миг взгляд Оливера обратился к потолку со звездами. Апрельский знак, нацелившись на восток, опрокинулся в зиму. Тиффани верила в астрологию. Верила, что сны — это вести от Бога; у Иисуса была белая аура, Мария зачала его от Божественной энергии, излучаемой Вифлеемской звездой.

— Знаешь, — пропела она однажды, — мне так трудно принять, что ты — брат Заха. — Наклонив голову набок, она внимательно посмотрела на него. Личико Венеры, голосок — что живая музыка. — Понимаешь, его астральный уровень настолько высок, у него такая чистая аура, он так глубоко проницает, а ты…

Перкинс коротко фыркнул, запрокидывая бутылку и выливая в рот последние капли. Широкоплечий мужчина, стоявший справа от него, сдвинулся к бару, поставив кружку на перила. Перкинс заметил женщину в зеленом платье, пристроившуюся за одним из соседних столов. Забросив ногу на ногу и покачивая на носке черную лакированную туфлю, она попивала содовую с соком. Женщина поглядела на Перкинса, но тот отвернулся, угрюмо оглядывая вокзал. Прислонившись к холодной каменной стене, он хмуро таращился вниз на постоянно прибывавший поток торопливых пассажиров, накрытых рукотворным небом. Стрелки часов, украшавших справочный киоск, приближались к пяти.

— Ты ничегошеньки не понимаешь, Оливер, ну просто ни капельки, — вот что говорила ему Тиффани. В ту ночь. В ту ночь год тому назад. Когда он припомнил это, у него даже кишки свело от отвращения. Перкинс ненавидел Тиффани, он ненавидел самого себя, его тошнило от этих воспоминаний, он думал о той ночи с ужасом и брезгливостью. — Ты ничегошеньки не понимаешь.

Он вновь повернулся и поймал взгляд женщины в зеленом платье. Женщина, легонько облизывая губы, откровенно разглядывала его. Перкинс едва не бросился перед ней на колени. Обхватить ее руками, зарыться лицом в щедрое лоно, прижаться носом, точно заблудившийся щенок, просить утешения, приюта, секса, который хотя бы на миг избавит его от одиночества.

«Все это глупости», — устало подумал Оливер. Печально улыбнувшись женщине, он вновь отвернулся к балюстраде, сосредоточившись на том, что происходило внизу.

Стрелки на часах справочного киоска показывали пять ровно.

«Той ночью», — снова подумал Оливер. Той ночью он нашел Заха, накачавшегося наркотиками так, что память отшибло. Брат валялся на полу спальни в коттедже и бормотал что-то насчет гребаной чашки и братской любви. А что же поделывала Тиффани со своими астро-мать-их-уровнями? Ей следовало позаботиться о Захе. Раскрыть глаза пошире и увидеть, что с ним происходит. Как же! Той ночью она показала себя во всей красе. Во всей красе.