Лайза Скоттолайн - Навлекая беду

— Открой глаза, Анна, — прошептала миссис Динунцио, сжав напоследок ее руку.

Энн подчинилась и посмотрела на Динунцио. Взгляд темных глаз обволакивал и обнимал… В течение минуты мать Мэри удерживала взгляд Энн. Потом молча сжала ее ладонь.

— Теперь лучше, Анна, — объявила миссис Динунцио в следующее мгновение. В ее тоне не слышалось вопроса, она не пыталась ни в чем удостовериться. Вдруг миссис Динунцио расстегнула висевшую на ее шее длинную золотую цепочку, которую Энн прежде не заметила. Золотое ожерелье. Она вытянула его из-под халата и сняла, подняв над головой. Потом протянула Энн. — Анна, возьми. Это тебе. Возьми.

— Миссис Динунцио, нет! — Энн ничего не понимала. Теперь эта женщина предлагает ей свое ювелирное украшение? Длинную золотую цепочку, на которой висит амулет, весом карат этак на четырнадцать. — Я никак не могу это принять. Я не могу забрать у вас вашу цепочку.

— Бери! Бери!

Миссис Динунцио ухватила амулет и показала его, держа в своих узловатых пальцах, подушечки которых все еще блестели от масла. Он переливался на свету, а формой напоминал перец.

— Тебе! Ты возьмешь! Он защитит тебя от Малоккио! — Она протянула амулет Энн, которая мягко отвела ее руку:

— Нет, я не могу. Правда.

— Возьми! Это подарок, от меня. Тебе — от меня, Анна! — Миссис Динунцио начала волноваться. Она бросила цепочку на стол, и та упала, тоненько звякнув. — Тебе нужно, Анна! Ты должна взять!

— Миссис Динунцио, я не могу…

— ВОЗЬМИ! — крикнула Мэри откуда-то из столовой, и миссис Динунцио улыбнулась.

— Мэри, я не могу! — ответила Энн.

— ВОЗЬМИ, ИНАЧЕ ОНА НЕ ПУСТИТ НАС ОБРАТНО!

— Возьми, пожалуйста! — Миссис Динунцио наклонилась, подобрала цепочку и надела ее на шею Энн, заканчивая препирательства. — Прекрасно, Анна. Теперь ты в безопасности.

— Огромное вам спасибо… — сказала переполненная чувствами Энн. Она опустила глаза на цепочку, которая мерцала в заливавшем кухню свете. Замасленный амулет лежал в ее ладони. Энн толком не понимала, как он может оградить от сглаза, но была так тронута подарком миссис Динунцио, что у нее увлажнились глаза.

— У МЕНЯ КОФЕ СТЫНЕТ! — кричала Мэри, и обе женщины на кухне рассмеялись.

— Давай, Мария! — ответила миссис Динунцио, улыбаясь с явным облегчением. — Теперь лучше. Теперь не беспокойся.

Хлопая в ладоши, вошла Мэри:

— Взяла! Тебе повезло. Теперь у тебя есть итальянская страховка. Страховая компания «Пруденшл» по сравнению с нами — тьфу! Точно?

Энн сморгнула слезы, а когда к ней вернулась способность говорить, произнесла:

— Тебе повезло, Мэри. Ты это понимаешь?

— Понимаю. Еще бы!

Мэри прошла к матери и поцеловала ее в щеку. Следом в кухню зашел отец с чашкой кофе в руках.

— Как твоя голова, Анна, не болит? — спросил он, и Энн на минуту задумалась. А ведь она ничего не чувствовала! Удивительно, но в голове не шумело, она была совершенно ясная!

— Прошла! — объявила Энн. Не удивился никто, кроме нее.

— Просыпайся! — громко заговорила Мэри прямо Энн в ухо. — Утро! Ты должна проснуться. Энн!

Энн не открывала глаз. Ей так хотелось поспать… Подушка была такая мягкая… А ее живот переполнен спагетти, сладким соусом и кьянти. Она не собиралась вставать.

— Энн, Энн! — бережно, но настойчиво потряхивала подругу Мэри. — Просыпайся, что-то случилось!

Энн открыла один глаз и огляделась по сторонам. Спальня была маленькая, чистая и строгая, с кремовыми стенами. Белая полка заставлена наградами за успехи в изучении латыни из средней школы и фигурками святых. За кружевными занавесками угадывался квадрат солнечного света. Ночной столик стоял в шести дюймах от ее носа, и на нем мерцали красные цифры: 6:05.

— Еще так рано… — заныла Энн.

— Просыпайся! Посмотри! — Мэри была взволнована; в руках у нее был выпуск «Дейли ньюс». — Гляди!

— Что… — начала Энн вопрос, который застрял у нее в глотке, как только она увидела заголовок. Ее глаза широко раскрылись. Она взяла газету и села прямо. — Не может быть!

— Но это так. Я позвонила Бенни. Все об этом только и говорят. Она будет здесь через пять минут.

— Может, это просто очередная утка? Борзописцы все никак не уймутся? — Энн хлопала глазами и не могла поверить. Вернулась мигрень. И тут она вспомнила! Ее пронзил страх. Они заснули около двух, после десятого звонка Бенни с вопросом: не схвачен ли Кевин? — Бенни вчера вечером не проявлялась? Кевина не арестовали?

— Нет. Копы так его и не поймали. Он не приехал в мотель. Это-то я и пытаюсь втолковать: тебе грозит опасность, Энн. Нам придется увезти тебя отсюда.

Энн не могла оторвать глаз от газеты. Она вспомнила: эту газету она просматривала в то утро, когда все только начиналось. Но сегодняшний заголовок был еще хуже. Энн перечитывала его снова и снова:

«МАТЬ ЭНН МЕРФИ ЗАЯВЛЯЕТ: „ЭТО НЕ МОЯ ДОЧЬ!“»

А под заголовком — фотография ее матери. Мама Энн стояла напротив городского морга.

В просторной комнате для совещаний в «Раунд-хаусе» стоял длинный ореховый стол. Его драгоценную столешницу закрывал кусок толстого стекла. В глубине помещения, в углу, был установлен американский флаг. В другом полотнище Энн узнала синее знамя Пенсильвании. Она видела такие в залах суда. В комнате было зябко: работал кондиционер. Впрочем, возможно, дело в ней самой.

Стол окружали обитые кожей стулья с высокими спинками, смутно отражавшиеся в его блестящей поверхности. Энн, Бенни, Мэри и Джуди сели слева, напротив них — заместитель начальника полиции Джозеф Паркер, детектив Сэм Раферти со своим напарником и одетый в костюм молодой чернокожий мужчина, который представился юристом при городском юрисконсульстве. Он пожал руки присутствующим, вернулся на место и тут же принялся делать пометки в новеньком блокноте. Энн напомнила себе, что они не на войне, хотя казалось, что через стол пролегла линия фронта. Предвкушающий тяжбу юрист строчил в блокноте, а некую женщину, якобы истицу, которая только что вошла в комнату и тихо заняла место во главе стола, назвали Терри Мерфи. Это была мать Энн.

Они давно не виделись, однако Энн ни минуты не сомневалась, что это ее мать. Пониже, чем прежде, где-то около пяти футов двух дюймов. Годы наркомании и пьянства уничтожили прелесть этой некогда привлекательной женщины. В былые времена ее обаяния вполне хватало на то, чтобы завлекать мужчин десятками и тешить себя мечтами о карьере кинозвезды. Теперь щеки ввалились, кожа сморщилась, а глаза потускнели — особенно на фоне грубо накрашенных век. Губы подведены ярко-красной помадой. К помаде подобрана светло-желтая футболка с глубоким округлым вырезом. Белые брюки — плотно сидящие, до середины икры, с разрезами внизу. Белые туфли — подделка под «Тод». Обувь почему-то навеяла на Энн грустные мысли.