Виктор О`Рейли - Правила охоты

В распоряжении заместителя начальника департамента, кроме комнат секретариата, находились еще конференц-зал и личный кабинет, едва ли не превосходивший зал своими размерами. В кабинете было целых два окна, из которых открывался прекрасный вид на центральную часть Токио. Если заместитель шефа разговаривал со своим подчиненным в кабинете, то это считалось добрым предзнаменованием. Именно так и обстояло дело в данном случае.

После того как закончилась церемония формального приветствия, подали черный кофе. В Токио, встречаясь целыми днями с представителями определенного социального слоя, постоянно приходилось что-нибудь пить. Даже главари якудза не пренебрегали сложившимися традициями, и поэтому первым, чему пришлось научиться Адачи, по долгу службы занимавшемуся борьбой с коррупцией, это пользоваться уборной при каждом удобном случае. Сидеть скрестив ноги на татами или на трижды проклятых низких диванчиках, да еще с полным мочевым пузырем, было сущей пыткой.

– Как поживает ваш отец, господин суперинтендант? Надеюсь, он в добром здравии? – осведомился Сабуро Иноки.

Адачи поблагодарил заместителя начальника департамента за его внимательность и заботу. Его часто спрашивали об отце, и в этом не было ничего удивительного. Отец Адачи был старшим советником самого Императора. Несмотря на то, что Император больше не считался божественным и не обладал практически никакой непосредственной властью, его символическое влияние по-прежнему было огромным. Старший советник Императора поэтому так же считался лицом с могущественными связями на самом верху. Это, кстати, явилось одной из главных причин, которая позволила Адачи получить свое нынешнее место. Значительное количество связей и влиятельных знакомых на высшем уровне должно было обеспечить ему минимум необходимого иммунитета к политическому давлению. В дополнение к этому у Адачи оказался и вполне подходящий характер.

– Смерть господина Ходамы – это большое несчастье, – заметил Иноки.

Адачи кивнул в знак согласия. Отчего-то ему казалось, что сам Ходама воспринял бы это событие точно так же. Потом он подумал о том, что слуги Ходамы, чья смерть тоже была внезапной, не удостоились сожаления фактического главы департамента.

Иноки-сан был человеком очень маленького роста, но сидел в огромном черном кожаном кресле, вращающемся на шарнирах. Например сейчас, закончив свою фразу, он повернулся в кресле к окну и надолго замолчал. Адачи с трудом поборол неожиданное желание перегнуться через стол и заглянуть под кресло: злые языки утверждали, что ноги шефа не достают до пола.

– Какое несчастье! – негромко повторил Иноки, обращаясь больше к самому себе. Ответа он, похоже, не ждал.

Для разговора между двумя японцами было довольно обычным явлением, когда все, что произносилось вслух, имело куда меньшее значение, чем то, что собеседники давали понять друг другу иными выразительными средствами. Общественное положение беседующих, подтекст разговора, язык тела и жестов, малейшие оттенки и интонации голоса – все это было так же важно, как и слова. Все вместе сообщало любому разговору куда более глубокий смысл.

Адачи понимал все это так же хорошо, как и его собеседник, однако ему иногда казалось, что шеф слишком многое не договаривает. Он никогда и ничего не говорил конкретно, прямо, никогда и ничем не выдал себя и своих пожеланий. Он никогда не подталкивал расследование на другой путь. Он просто сидел на месте и, словно паук, плел свою невидимую паутину, но закаленные патрульные полицейские повиновались ему беспрекословно.

Иноки-сан не был особенно популярным, а как руководителя его мало кто уважал, и все же большинство сходились во мнении, что Паук находился в зените своего могущества. Что-то этакое в нем все-таки было, и частью этого “чего-то” безусловно, являлась политическая прозорливость.

Говоря о Ходаме, Иноки-сан употребил слово “сэнсей”, что в буквальном смысле слова означало “учитель” и часто употреблялось в качестве уважительной приставки к имени или обращению. Это было любопытно само по себе и одновременно тревожно. То, что заместитель генерал-суперинтенданта Сабуро Иноки заговорил в таком тоне о Ходаме – человеке, деятельность которого расследовал спецотдел Адачи, – говорило о многом. Например, этим подразумевалась вероятность потенциальных политических осложнений, каковых следовало всеми способами избегать. Иными словами, заместитель начальника департамента предупреждал Адачи о том, чтобы он вел расследование как можно более осторожно и осмотрительно, не забывая о том, что в этом деле могут оказаться замешаны очень и очень многие.

Что касается того, какова была в этом вопросе позиция самого Паука, то этого и подавно понять было невозможно. Он мог поддержать Адачи. Мог направить по ложному следу. Адачи не имел о его точке зрения никакого понятия и не собирался даже спрашивать, во-первых, потому что это все равно было бессмысленно, а во-вторых, это противоречило бы строгому протоколу их странного собеседования. Как-никак Сабуро Иноки стоял на служебной лестнице куда выше Адачи, а детектив-суперинтендант отлично понимал, что и когда уместно сделать или сказать. Япония оставалась Японией, и уважение к вышестоящим начальникам было основным требованием этикета.

Маленький человечек в огромном кресле повернулся лицом к Адачи.

– Скажите, суперинтендант-сан, достаточно ли у вас сил и средств для выполнения задачи?

– Да, господин заместитель, – ответил полицейский. – В моем распоряжении остается мой отдел; если мне потребуются дополнительные силы, то их я могу получить у соседей. Что касается работы служб технической поддержки, то она до сих пор была на высшем уровне.

Он говорил спокойно, но на самом деле был потрясен и сбит с толку. Адачи показалось, что ему одновременно щелкнули по носу и предложили помощь. Собственно говоря, для Паука это было типично, но легче от этого Адачи не стало.

Заместитель одобрительно кивнул.

– Очень важно, чтобы этот вопрос мы решили удовлетворительно.

Адачи не мог не согласиться. У него было такое ощущение, что ключевое слово “удовлетворительно” означало “ко всеобщему удовлетворению”.

Затем Паук заговорил о другом, во всяком случае, так могло показаться.

– Я изучал последние статистические данные, касающиеся роста преступности. Меня очень беспокоит ее иностранная составляющая. Наши собственные, японские преступники действуют вполне предсказуемо, к тому же им прекрасно известно, как далеко они могут зайти. Иностранцы же не питают к властям никакого уважения. Их мотивы зачастую непонятны. Часто они ведут себя совершенно недопустимо.