Джонатан Сантлоуфер - Анатомия страха

Моника зевнула. Пора ложиться спать.

Психологический портрет убийцы пришлют из Квантико не скоро. Сейчас главным приоритетом для Бюро являлась национальная безопасность, на это уходили основные средства. Рассчитывать ей придется лишь на двоих помощников и сотрудничество группы детектива Руссо. От этой своенравной женщины неизвестно чего ждать. Моника читала ее личное дело и знала, что несколько лет назад Руссо провалила расследование. Так что если она начнет вставлять ей палки в колеса, придется об этом напомнить.

Моника Коллинз откинулась на спинку кресла и привычно полюбовалась ногами, которые считала своим главным достоянием. На следующее совещание с Дентоном надо обязательно надеть юбку.

– Я ничего не видела. – Престарелая миссис Адель Рубинштейн, немного похожая на мою бабушку Розу, поджала губы, обильно накрашенные вишнево-красной помадой. – Полицейские меня расспрашивали, и я им все рассказала. Больше мне добавить нечего. – Она бросила взгляд на Терри Руссо: – А на вас даже нет формы.

– Я же вам объяснила, мэм. Я детектив. Мы форму не носим.

Старуха пожала плечами.

– Понимаете, мэм, – Руссо отчаянно пыталась сдвинуться с мертвой точки, – это важно для расследования. Все, что вы…

– Я ничего толком не видела! – прервала ее старуха. – До того места был чуть ли не квартал, а зрение у меня не то, что раньше. Да, я заметила, что на земле лежит человек, а над ним наклонился кто-то. Но это все. Больше мне сказать нечего. Вы же не хотите, чтобы я выдумывала? – Она сложила руки на груди и насупилась.

Пришлось мне изобразить милого еврейского мальчика. Ничего не поделаешь.

– Миссис Рубинштейн, – я приветливо улыбнулся, – вы не возражаете, если я вмешаюсь в беседу?

Старуха пожала плечами. Моя улыбка на нее не подействовала. Пришлось пустить в ход тяжелую артиллерию.

– Моя мама, Джудит Эпштейн, всегда в таких случаях говорила…

– Вы Эпштейн?

– Да, – ответил я. – Вернее, мой отец латиноамериканец, но мама стопроцентная еврейка.

Адель Рубинштейн посмотрела на меня с интересом.

– Надеюсь, вы понимаете, что еврейская линия идет от матери. Так что кто отец… – она взмахнула рукой, – значения не имеет. Вы еврей.

– Конечно.

– И справляли бар-мицву? [19] В иудаизме религиозное совершеннолетие мальчика (в тринадцать лет) и праздник, устраиваемый в эту честь.

– Еще бы! Это был большой праздник. Родственники, друзья, друзья друзей, вся… – Я решил, что если уж врать, так красиво. – А какой у нас был паштет, вы не поверите! Произведение искусства. Грех было его есть.

– А ваш отец не возражал?

– Мой отец… Как папа мог возражать? Ведь он принял иудаизм.

Старуха широко улыбнулась:

– Зовите меня Адель.

Руссо многозначительно посмотрела на меня, мол, пора переходить к делу.

– Адель, – продолжил я, – давайте договоримся. Вы расскажете мне все, что вспомните, а я это нарисую. Мы с бабушкой очень часто так играем. Она рассказывает мне свои сны, а я их рисую. И зовите меня Натан.

– Красивое имя.

– Бабушке оно тоже нравится. Итак, прошу вас, садитесь вот сюда, – я указал на кушетку, – откиньтесь на спинку, глубоко вздохните и расслабьтесь.

Гостиная дома, где Адель Рубинштейн жила со своим слепым мужем Сэмом с 1950 года, великолепием не блистала. Мебель они с того времени, очевидно, не меняли. Более или менее новым был кофейный столик, купленный в «ИКЕА». Замшевая обивка на креслах и кушетке выцвела.

– Итак, Натан, я готова.

Я раскрыл блокнот.

– Значит, вы гуляли на этой улице…

– Да, с Сэмом. Это был наш вечерний шпацир, прогулка. Сэму полезно подышать свежим воздухом. Он ведь отшельник. Готов сидеть у телевизора весь день. Я ему говорю: «Сэм, ты же слепой, что ты там можешь видеть?» А он отвечает: «Какая разница. Я слушаю». Он смотрит старые шоу, которые помнит. Ну, те, что видел до того, как ослеп. Он говорит, что все хорошо представляет, хотя я не уверена. Его любимый сериал – о военном лагере. Он готов смотреть его до бесконечности. – Адель грустно покачала головой, и я воспользовался случаем прервать ее:

– Вы видели человека, склонившегося над трупом.

– Боже, какой ужас! Тут, на улице, рядом с нами. – Она понизила голос до шепота. – Человек, которого застрелили, был цветной. Но очень милый. Мы были знакомы. Он всегда приветливо улыбался и здоровался. И красивый, вы не поверите, прямо вылитый Сидней Пуатье. Вы знаете Сиднея Пуатье? А… – она взмахнула рукой, – вас еще на свете не было, когда он блистал в кино. Чудесный актер. Получил «Оскара». Не помню, как называется фильм. Кажется… «Полевые лилии» или что-то вроде. Первый цветной актер, который получил «Оскара». Я знаю, вам не нравится слово «цветной». Непонятно почему. Когда я росла, у меня было полно цветных друзей, и они не возражали, чтобы их так называли. Они часто приходили к нам домой, мама нас кормила. Для нее человек всегда оставался человеком. Вы понимаете, о чем я говорю, Натан?

– Да. Конечно, понимаю. – Я также понимал, что работать с этой женщиной нелегко.

Руссо улыбалась. Видимо, была довольна.

– Итак, Адель, закройте глаза и попытайтесь представить все, что вы тогда видели. Я буду задавать вопросы, а вы отвечайте. Только не длинно, а двумя-тремя словами. Вы сможете это сделать?

– А почему нет?

– Хорошо. Первый вопрос. Вы слышали какие-нибудь звуки? Например, выстрел?

– Нет. Но ведь это Бруклин, здесь интенсивное уличное движение. Из-за него я полночи не могу заснуть. На следующий день я сказала Сэму: «Ты знаешь…»

– Адель, не забывайте, всего несколько слов.

– Да-да, разумеется. Выстрела не было. То есть я его не слышала. Это достаточно коротко, Натан?

– Замечательно. И вы увидели человека, который склонился над другим человеком, лежащим на земле. Так?

– Не совсем. Он не склонился, а просто стоял. Я сказала мужу: «Сэм, кажется, кому-то стало плохо».

– Почему вы так решили?

– Натан, извините меня, но тут двумя словами не получится. Я увидела: на земле лежит человек без движения. Что бы вы подумали?

– Вы правы, Адель. А человек, который стоял, был высокий?

– Трудно сказать. – Адель задумалась. – Он был в пальто, длинном пальто.

Мы с Терри обменялись взглядами.

– Прекрасно. – Я раскрыл рисунок, который сделал после разговора с женой Акосты, убитого накануне.

– Так вот, – продолжила Адель, – мы гуляли, и я их заметила. Один стоял, другой лежал на земле без движения. Потом мы подошли ближе и… – Она прижала руки к щекам. – О вэй`з мир! Ужас. Несчастный человек. Было видно, что он мертвый. Кошмар. Шонда. И его несчастная жена. Я увидела ее потом, когда приехала полиция. Кошмар.