Джонатан Сантлоуфер - Анатомия страха

Мой мозг лихорадочно работал. Я представил, как сотрудники лаборатории ФБР кладут рисунок, найденный на месте убийства Кордеро, рядом с моим. Но разве сходство настолько заметно? Они ведь не видели всех моих набросков, которые я делал просто так, для поддержания формы.

Я подошел к рабочему столу, взглянул на рисунки. Их так много, и все похожи на тот, который преступник взял в качестве образца. На мгновение у меня мелькнула мысль уничтожить их. Но это безумие. Пока никто не собирался сравнивать мой стиль рисования со стилем убийцы. И вообще, любой художник легко может имитировать стиль другого. А он, кстати, не так уж безупречно это сделал.

Кроме рта, пририсованного сбоку.

Я закрыл глаза, вспоминая вагон метро и молодого чернокожего парня напротив, разговаривающего с приятелем. Кажется, он тогда догадывался, что я его рисую.

Вот они, мои рисунки. Десятки похожих лиц, но того парня среди них нет. Я тасовал их и так и сяк, раскладывал по столу, швырял на пол, отчаянно искал, зная, что не найду.

Я никогда не выбрасывал свои рисунки. Никогда. Даже неудачные. Такая у меня привычка. Рисунок взял он. И теперь ясно зачем. Я представил Кордеро, мертвого, на полу в луже крови, рядом рисунок, выполненный в моем стиле. А по телевизору показывают какую-то дурацкую комедию с идиотским закадровым смехом. Пришлось скрестить руки, так они дрожали. Необходимо успокоиться. Я объясню им, и они поймут, что это подстава. Так что беспокоиться не о чем.

Я пошел в ванную комнату, умылся холодной водой, бросил взгляд на эту чертову татуировку на руке и покрылся потом. Вернулся, раскрыл блокнот с незаконченным лицом убийцы. Заточил карандаш, глубоко вздохнул и попробовал рисовать. Ничего не получалось. Попробовал еще, закрыл блокнот, однако сидеть спокойно не мог. Нужно выйти. Что-то сделать. Но что?

Я позвонил бабушке, сказал, что приеду. Надел джинсы, чистую белую рубашку, чтобы не расстраивать ее. По этой же причине решил побриться, протер лицо лимонным лосьоном. Причесался. Посмотрел в зеркало. Все равно вид ни к черту. Глаза покрасневшие, и вообще.

Сунул блокнот для рисования в сумку и вышел.

– Que pasa, Nato? [38] Что случилось, Нато? (исп.) – Это были ее первые слова, как только я вошел в дверь.

– Ничего, бабушка.

Она взяла мое лицо обеими руками.

– Ты плохо выглядишь.

– Устал. Ездил в Бостон, не выспался.

Она смотрела прищурившись. Я попытался придумать что-нибудь интересное.

– Познакомился там со стариком, известным кинорежиссером.

– Собираешься сниматься в кино?

– Обязательно. – Я заставил себя улыбнуться. – Скоро буду звездой.

– Estas burlando de mi? [39] Ты шутишь со мной? (исп.) – Она наставила на меня палец.

– Ничего, бабушка. Клянусь. – Рядом с входной дверью я увидел кувшин с раковинами, четки и камни. Это был Элегга, защищающий дом. – Тебе понадобилась защита?

Она махнула рукой.

– Твоя мать рассказывала, что иудеи тоже ставят что-то такое у двери.

– Ты имеешь в виду мезузу? [40] В иудаизме – прикрепляемый к внешнему косяку двери в еврейском доме свиток пергамента, содержащий часть текста молитвы Шма (еврейский литургический текст, состоящий из 4 цитат из Пятикнижия, декларирует единственность Бога, любовь к Нему и верность Его заповедям).

– Наверное.

В гостиной на боведа было полно раковин и бокалов с водой.

– Что происходит?

– Хочешь пива? – спросила бабушка, уклоняясь от ответа.

Я знал, давить бесполезно. Если она сочтет нужным, то расскажет, что ее тревожит. А потом я поведаю ей, что тревожит меня.

– Пошли в кухню, я тебя покормлю.

К отбивной котлете она наложила мне в тарелку отварного риса, фасоли и гренок. Все было очень вкусно, тем более что я не ел со вчерашнего дня. Бабушка смотрела на меня и качала головой. Ее что-то определенно беспокоило.

– Что-то произошло? – спросил я.

– Давай ешь. – Она слабо улыбнулась.

К процессу еды моя бабушка относилась очень серьезно и важных разговоров за столом никогда не заводила. Она лишь упомянула, что недавно говорила с моей мамой, и я почувствовал себя виноватым, потому что не звонил ей с тех пор, как начал работать в группе Терри. Обычно мы созванивались раз в неделю.

– Позвони маме. – Бабушка укоризненно покачала головой.

Я пообещал. Когда я закончил есть, она встала и сделала знак следовать за собой. Значит, разговор предстоял серьезный, если посуда осталась невымытой. Бабушка очень редко оставляла грязные тарелки на столе – боялась, что разведутся тараканы и мыши.

Мы двинулась по коридору. Миновали гостиную, где работал телевизор, шел «мыльный» сериал на испанском, но бабушка им не заинтересовалась и продолжила путь к последней комнате, которая одно время служила главной спальней.

– Мы будем беседовать здесь, в «комнате святых», – объявила она.

Мы вошли. Я не был тут с тех пор, как комната перестала служить бабушке спальней, и был потрясен.

Повсюду стояли импровизированные алтари. Один – с камнем на блюде, похожим на тот, что у двери, но тщательнее отшлифованным, украшенным красным и белым бисером, а также с инкрустированным драгоценными камнями распятием и кукольным домиком, задрапированным увядшим виноградом. Неподалеку другой – с заправленными в цветной целлофан картинками святых и небольшим распятием, покрытым розовым бисером. Там находились также алтари с куклами, украшенными павлиньими перьями и искусственными цветами, фруктами, игрушками, свечами, картинками святых и даже Буддой. Я не заметил только звезду Давида, но, наверное, присутствовала и она.

У бабушки всегда было несколько скромных алтарей со свечами и картинками святых, но такого я не ожидал.

– Я вижу, ты серьезно потратилась.

Она заметила, что насмешничать грех и почти все это принесли люди, которые приходили к ней за советами.

В центре комнаты располагались три деревянные церковные скамьи, со щербинками и потертостями. Они, видимо, простояли несколько месяцев на улице после сноса какой-нибудь церкви. Я не стал спрашивать, где бабушка приобрела их. Усадив меня на скамью, она коснулась рукава моей белой рубашки.

– Ты ее надел. Это хорошо, добрый знак.

– Она оказалась у меня единственной чистой рубашкой.

– Это тоже знак.

Бабушка сообщила, что недавно видела во сне комнату, где присутствовал злой дух. По описанию комната очень походила на мою гостиную, которую она никогда не видела.

Затем бабушка сказала, что у нее был еще сон и его необходимо нарисовать.

– Как видите, вопрос деликатный, поэтому я и решила вас потревожить, шеф Дентон, – закончила Коллинз.

– Спасибо, Моника, что ввели в курс дела. И зовите меня, пожалуйста, Перри. – Дентон попытался представить агента ФБР без одежды, но не смог.