Лин Андерсон - Бредень

Когда они проходили мимо, дежурная сестра улыбнулась им, узнав, очевидно, одного из ночных посетителей.

На столике у окна стоял огромный букет цветов, а на тележке у кровати лежал плеер и стопка компакт-дисков.

— Нельзя его будить, — сказала Рона, у которой сжималось сердце оттого, что она стоит в этой палате и смотрит на сына Эдварда. И этот сын — не ее.

— Он не проснется. Ему вкололи снотворное, — сказал Эдвард глухим от напряжения голосом. Он провел ее в смежную комнату с кофеваркой, телевизором и телефоном.

— Ну и роскошь, — заметила Рона.

— Я должен работать, пока я здесь, — объяснял Эдвард, — больница относится к этому с пониманием.

Он взмахом руки указал на стул, приглашая ее садиться.

— Газетчики не знают… — наконец начал он. — Предположительно Джонатан пытался покончить с собой.

Он взглянул в озабоченное лицо Роны.

— Но я убежден, что все это недоразумение, — продолжал он. — Джонатан пил. Водку. Мы нашли пустой флакон из-под парацетамола.

Рона промолчала.

— Я уверен, что он по ошибке принял лекарство.

Роне это не показалось убедительным.

— А при чем здесь этот Саймон? — тихо спросила Рона.

Прежде чем ответить, Эдвард шагнул к двери и закрыл ее.

— В компьютере у Джонатана было сообщение от какого-то Саймона, — сказал он. — Это навело меня на мысль, что Джонатан попал в беду.

— О, Эдвард! — Рона встала и подошла к нему, исполнившись вдруг жалостью к этому человеку, которого так долго ненавидела. — А что сказали в полиции?

Он вперил в нее ледяной взгляд:

— Я не обращался в полицию.

— Ты должен. Если Джонатану угрожает опасность, ты должен сообщить в полицию. — Рона вспомнила грязную подушку и лицо другого молодого человека.

В глазах Эдварда отразилась мука.

— Я не могу, Рона. Тогда мне конец.

— Фиона знает об этом сообщении?

Он покачал головой:

— Ты единственная, кто знает.

— Да как ты смеешь вешать на меня такой груз, Эдвард! — в ярости вскричала она. Ничто его не заботит, кроме сохранения репутации. Еще больше она злилась на себя. Если бы только она рассказала о своих подозрениях Биллу, вместо того, чтобы звонить Эдварду.

— Ты не можешь ставить мне в вину желание защитить своего сына, — с обидой заявил он.

— Ты не Джонатана защищаешь, — презрительно возразила она, — ты защищаешь свою собственную карьеру.

На мгновение наступила тишина. Затем Эдвард сказал:

— Ты сама однажды сделала этот выбор. Помнишь?

Зная, что отец в соседней комнате, Джонатан не хотел открывать глаза. Он не хотел ни видеть его, ни говорить с ним.

Он хотел снова забыться, но голос отца мешал ему. Второй голос, женский, не принадлежал ни матери, ни сестре Дженкинс. Это был сердитый голос. Даже в его состоянии он испытывал удовольствие от того, что кто-то сердится на его отца.

В одном он был уверен: они не станут обсуждать его поступка. Он знал, что, по официальной версии, ничего такого не произошло. Он находится в больнице в связи с несложной операцией, вот и все. Сын Эдварда Стюарта никогда бы не попытался покончить с собой. Это было бы слишком неприлично. Сестрам наверняка приказали помалкивать. Только сестра Дженкинс намекнула, что она в курсе. Психиатр его не посещал. Даже мама вела с ним одни обыкновенные больничные разговоры: ты скоро будешь дома и ни о чем не волнуйся. Эми была единственной, кого ему хотелось видеть, но ей не разрешали его навещать.

— Ты увидишь Эми, когда приедешь домой, — сказал отец, как будто Эми была их кошкой или собакой.

В палате было темно, только в изголовье кровати горел маленький ночник, повернутый в сторону. Он решил послушать еще один диск. Сунув в уши наушники, он лег и закрыл глаза, отгородившись от мира.

Если бы не наушники, он бы услышал, как открывается дверь. А так он не услышал ничего, пока его рот не закрыла рука.

Голос зашептал на ухо:

— Тебе нечего бояться. Это я, Саймон. Я пришел вызволить тебя отсюда.

Джонатан повернул голову к говорившему.

— Ты ведь хочешь выйти отсюда, правда?

Если он согласится, Саймон его не тронет.

— Сейчас я уберу руку, чтобы мы могли поговорить. Ладно?

Джонатан кивнул.

— Ну вот. Извини, конечно. — Саймон встал. — Куда они спрятали твою одежду?

— Я не могу идти с тобой, — выпалил Джонатан. — Родители рассердятся.

— Тебе почти шестнадцать лет. Ты взрослый. Ты можешь уходить из дому, когда захочешь. — Он улыбнулся. — Мы оставим им записку.

— Я не хочу.

Глаза Саймона потемнели.

— У меня нет денег. — Джонатан цеплялся за соломинки.

— Ах вот в чем дело. — Лицо Саймона вновь сделалось приветливым. — Это не беда.

Он швырнул Джонатану какую-то одежду.

— Кто к тебе сюда приходил?

— Мой отец.

— Нет, женщина.

Какие у него жестокие глаза. Как эти глаза могли ему нравиться?

— Я ее не видел.

Саймон открыл дверь, выглянул в коридор.

— Ладно. Я знаю, что ты любишь игры. Давай поиграем.

Он вытащил моток веревки и нож.

— Повернись.

Чувствуя страх и стыд, Джонатан повиновался.

— Давай-ка сделаем еще лучше…

Саймон заткнул ему рот кляпом.

В воздухе было свежо. Саймон снова принялся успокаивать Джонатана, мол, на заднем сиденье припасено одеяло, на случай, если он замерзнет. Джонатан, спотыкаясь, спускался по металлическим ступенькам пожарной лестницы и молил Бога, чтобы сестра Дженкинс заглянула к нему и подняла тревогу. Но окно палаты на третьем этаже оставалось темным. Дважды Саймон швырял его на холодные железные ступеньки и велел лежать, пока не убеждался, что за пожарным выходом на каждой из площадок все спокойно. На площадке первого этажа он поднес нож к самому лицу Джонатана, и при слабом Свете аварийной лампочки Джонатан узнал его. Откуда этот нож у Саймона? Нет, это не тот нож. А если тот, это означает, что Саймон был у него на кухне. Джонатан едва не лишился чувств.

Внизу пожарной лестницы Саймон заставил его сесть, а сам проверил, нет ли кого на стоянке. Джонатан лихорадочно оглядывал темные окна у себя над головой в надежде, что хоть кто-нибудь выглянет.

— Порядок. Идем.

Его поволокли за угол здания, где притаилась серая машина. Кляп плотно сидел во рту, не давая дышать. Возле машины Саймон низко пригнул Джонатана, огляделся, открыл заднюю дверь и втолкнул его внутрь. Джонатан рухнул на сиденье.

— Ну вот, — торжествующе подытожил Саймон, садясь за руль и закрывая все замки. — И чтобы доказать тебе, как много я о тебе думаю… — Он поднял какую-то тряпицу с переднего пассажирского сиденья, зарылся в нее лицом, а затем швырнул назад. — Узнаешь?

Желудок Джонатана свело судорогой. Он почувствовал свой запах. У Саймона была его футболка, и достать ее он мог только у него в комнате.