Роберт Мазелло - Зеркало Медузы

— Вы должны понимать, что это экспериментальная методика и у вас могут возникнуть некоторые проблемы с вашей страховой компанией.

— Пусть финансовый вопрос вас не тревожит, — без колебаний ответил Гэри. — Я справлюсь.

— И я помогу ему, — выпалил Дэвид, подумав о визитной карточке в бумажнике.

— Прекрасно, — кивнув головой, сказал доктор Росс. — Тогда я изменю для Сары процедуры. Но я вас предупредил — это дорогая методика.

Попрощавшись с ними, он поспешил на обход пациентов.

— Может, спустимся в кафетерий? — предложил Дэвид. — Мне не помешала бы чашка кофе.

Они молча сидели за столиком, стараясь собраться с мыслями. Покосившаяся рождественская елка с бумажными игрушками, сделанными детьми из педиатрического отделения, одиноко стояла под тикавшими настенными часами. Дэвид даже боялся думать о том, что сейчас творилось в уме Гэри. Помимо вопроса о жизни и смерти Сары, на него свалилась новая проблема. Смогут ли их страховые полисы покрыть расходы на экспериментальное лечение? У него и без того не ладилось с финансами. Насколько Дэвид знал, риэлторский бизнес переживал не лучшие времена. Гэри не мог вынести дополнительные расходы без продажи дома и машины.

Вот где пригодился бы миллион долларов. Дэвид должен был поехать во Флоренцию. И ему следовало отправиться туда немедленно, пока Саре гарантировали какое-то облегчение. Всегда имелся шанс, что новая методика поможет… Но ведь она могла и не помочь. Если рисковать и идти на авантюру, то время сейчас было как раз подходящее.

— Помнишь, я говорил о повышении? — сказал он.

Гэри кивнул, не поднимая головы.

— Чтобы получить его, я должен слетать в Италию.

— Когда?

— Как можно быстрее.

Гэри перевел на него усталый взгляд.

— Надолго?

— Трудно сказать. Но я могу вернуться в любой момент, если это понадобится.

Судя по всему, Гэри принял его слова как дополнительное осложнение в своей нелегкой жизни, отягощенной огромными проблемами.

— Мне не хотелось бы оставлять тебя в таком тяжелом положении, но…

— Поезжай, — по-доброму ответил Гэри. — Поезжай и ни о чем не думай. Нам необязательно всем торчать в этой чертовой больнице. И ты знаешь, что если бы Сара сидела сейчас здесь, она сказала бы то же самое.

Гэри был прав. И это лишь подталкивало Дэвида в дорогу — особенно теперь, когда он, вопреки разуму, почувствовал вкус ноющей и абсолютно нерациональной надежды, когда обещания миссис Ван Оуэн уже не казались такими абсурдными и невозможными. Во-первых, он начал верить, что кто-то другой воспринимал их серьезно. Иначе почему его едва не сбили машиной? Он посмотрел на ссадины на костяшках пальцев от падения на лед. Какой бы решительной ни была миссис Ван Оуэн, у нее имелся соперник, равный ей по силе и целеустремленности. Во-вторых, Дэвид обнаружил нечто странное. Это открытие встревожило его. После того как миссис Ван Оуэн уехала из «Ньюберри», он вернулся в «книжную башню» и продолжил изучать книгу Челлини. На одной из страниц «Ключа к жизни вечной» имелся чертеж, на который он не обратил внимания при первом прочтении. Рисунок вдруг выскочил из рукописи, как цирковой акробат.

Это был набросок фигуры Афины для постамента великой статуи Персея. В глаза бросалось ее потрясающее сходство с Кэтрин Ван Оуэн. Те же величественный взгляд, гордая стать и густая грива темных волос. Ниже рисунка имелась надпись: «Quo vincas clypeum do tibi casta sosor» — «Я, твоя целомудренная сестра, даю тебе щит, с помощью которого ты можешь одержать победу». Богиня Афина снабдила Персея щитом и советами, позволившими ему убить Медузу. И хотя Дэвид понимал, что женщина, с которой он встречался в библиотеке, не могла быть натурщицей художника (скорее всего, это объяснялось случайным совпадением или игрой его воображения), но в глубине его рассудка жила упрямая мысль: «Поверь!» И в той же глубине жила вера в чудеса и в утраченный секрет бессмертия, питающая его последнюю надежду на спасение сестры. Как он мог упустить такую возможность?

Отец Ди Дженнаро зевнул и снова посмотрел на часы. Время приближалось к полуночи. В соборе Святого Имени, главном в римско-католической епархии Чикаго, царила тишина. Пора было закрывать массивные бронзовые двери на замок и отправляться ко сну. Молодые священники отмечали Рождество горячим глинтвейном, пиццей и эгногами, увенчанными сливочными башенками, но отец Ди Дженнаро нуждался только в таблетке маалокса и хорошем сне до самого утра. В свои семьдесят три он успел пресытиться праздниками, а от куска пиццы, съеденного на ужин, у него началась сильнейшая изжога.

В канун Рождества по распоряжению епископа кафедральный собор оставался открытым до позднего времени, чтобы все прихожане могли прийти и утвердиться в вере. Сегодня вечером церковь посетили десятки людей. Но теперь отец Ди Дженнаро остался один. Пока он делал обход, его шаги эхом отдавались от стен и купола огромного здания. Построенный в 1874 году на месте прежней церкви, сгоревшей в 1871 году во время Чикагского пожара, собор Святого Имени вмещал до двух тысяч прихожан одновременно. Высокие колонны облицованы красным мрамором «рокко аликанте», а гранитный алтарь весил шесть тонн. Глянцевые фрески на стенах и поставленные по обету свечи наполняли нижнюю часть интерьера теплом и мягким сиянием, но потолок в 150 футах от пола скрывался во мгле. Там проводились ремонтные работы. Часть апсиды была закрыта брезентом и фанерными листами. Однако красные шапки предыдущих чикагских епископов — Мейера, Бернардина, Манделейна, Коди и Стритча — все еще висели на балках, как того требовала традиция. Они должны были обратиться в прах, служа напоминанием о бренности земной славы.

Отец Ди Дженнаро поднес кулак к губам, шумно зевнул и медленно побрел к двойным дверям, украшенным, как и остальная церковь, мотивами библейского сказания о «Древе жизни». Он порылся в кармане брюк, достал кольцо с ключами и вдруг, к своему удивлению — или, если быть честным, к своему огорчению, — увидел, как двери открылись. В остекленный вестибюль вошла стройная женщина в длинном меховом пальто и в шляпке с вуалью.

«О господи, — подумал он, — пусть она просто зажжет свечу и уйдет». Больные старческие ноги нещадно ныли.

Однако, оказавшись внутри, женщина замерла на месте и, словно оказавшись здесь в первый раз, нерешительно осмотрелась по сторонам. У него сложилось впечатление, что она принимала какое-то решение, не сулившее ему лично ничего хорошего. Людям, переживавшим духовный кризис, обычно требовалось много времени на обретение покоя и прощения.

Приблизившись к ней достаточно медленно, чтобы не напугать ее своим появлением, он терпеливо произнес: