Крейг Расселл - Вечная месть

— При всем уважении, — возразил Ульрих, — ваше вмешательство в наше расследование уже стоило нам исчезновения свидетеля. Так что вам настоятельно рекомендуется держаться от этого подальше.

Мария проигнорировала его слова.

— Как сказала, шеф, я поеду в Кёльн, как только мы закончим дело. У меня есть неиспользованные отгулы, и я их возьму. Если ты запретишь мне ехать, то я подам в отставку и все равно поеду. Что бы ты ни сказал, я поеду.

Фабель вздохнул:

— Обсудим это позже, Мария. Но в данный момент тебе необходимо полностью сосредоточиться на текущем деле.

Мария резко кивнула.

— А пока, — продолжил Фабель, — мне нужно кое с кем переговорить по другому поводу.

18.00. Шанценфиртель, Гамбург

Беата держала дверь приоткрытой, но дверную цепочку не снимала. Она видела, кто пришел, через глазок типа «рыбий глаз», но все еще оставалась настороже, желая выяснить, почему он заявился к ней вечером без предварительной договоренности. И цепочка, и глазок были новыми мерами безопасности, к которым она прибегла, после того как услышала об убийстве Хаузера и Грибеля. Беата не стала бы вообще подходить к двери, если бы не прочла о третьем убийстве, произошедшем буквально вчера. Третья жертва не имела абсолютно никакого отношения к группе. Может, все это вообще лишь случайные совпадения.

— Извините, я не хотел вас беспокоить, — настойчиво проговорил темноволосый юноша. — Просто мне необходимо вас увидеть. Не знаю, как описать, что со мной происходит… Наверное, это возрождение… Знаете, в точности как вы сказали, все и происходит… Мне снятся сны.

— Уже поздно. Позвоните мне завтра, и я назначу вам время.

— Пожалуйста, — попросил юноша. — Я думаю, наш последний сеанс их стимулировал. Я знаю, что нахожусь на грани прорыва, и меня это сводит с ума. Мне правда нужна ваша помощь, я заплачу вам сверх…

Беата внимательно оглядела настойчивого молодого человека и вздохнула. Прикрыв дверь, она отстегнула цепочку и открыла дверь снова, впуская визитера.

— Спасибо. Я прошу прощения за доставленное беспокойство. И, пожалуйста, извините вот за это… — проговорил он, входя в дом Беаты и указывая на большую гантель, которую держал в правой руке. — Я шел в спортзал…

19.30. Хаммерброк, Гамбург

Хайнц Дорфманн был худощавым и стройным, но каждый из прожитых им семидесяти девяти лет оставил на нем свой след, заметил Фабель, присмотревшись к старику. Он видел его на фотографии вместе с Карлом Хейманном: двое мальчишек, улыбающихся из черно-белого прошлого. Однако Фабель видел и труп Хейманна — тело шестнадцатилетнего подростка с лицом, обреченным на вечную юность.

Герр Дорфманн, извинившись, удалился в маленькую кухню.

— Жена умерла семь лет назад, — сообщил он, будто желая объяснить, почему вынужден готовить гостю кофе сам.

— Мои соболезнования, герр Дорфманн, — сказал Фабель. Пока старик наливал кофе, Фабель окинул взглядом комнату. Чистая и аккуратная, и поначалу Фабель решил, что ее не ремонтировали с 70-х или начала 80-х прошлого века. Но потом понял, что помещение просто постоянно отделывали в том же стиле, в оттенках бежевого и желтоватого, на протяжении десятилетий. Фабеля всегда поражало, как пожилые люди застревают в каком-то определенном периоде: либо определяющем, кто они есть по жизни, либо обозначающем момент, когда старики перестали замечать изменения в окружающем мире. Полки были заставлены книжками о Гамбурге: карты города, альбомы с видами города, книжки по истории, справочники по «гамбургскому диалекту», форме нижненемецкого диалекта, свойственного только Гамбургу, а также английские словари и справочники по другим языкам. На одной из полок стоял на тиковой подставке медный диск с изображением крепости Хаммабург, красующейся на гербе города.

— Насколько я понимаю, вы были гидом-экскурсоводом, герр Дорфманн?

— Я двадцать лет проработал учителем. Преподавал английский. А потом стал гидом-экскурсоводом. Сначала работал на город, затем как «свободный художник». Поскольку я отлично знаю английский, то по большей части работал с группами из Канады, Америки и Великобритании, как, впрочем, и с немецкими группами. Для меня это было не просто работой. Я люблю мой город, и мне нравится помогать людям открывать его для себя. Десять лет назад я вышел на пенсию, но по-прежнему, работая на полставки в ратуше, вожу туристов по палатам. Вы хотели расспросить меня о Карле Хейманне? — Герр Дорфманн налил кофе. — Должен сказать, я не слышал это имя вот уже много-много лет.

— Вы хорошо его знали? — Фабель показал старику фотографию двух подростков, неуверенно улыбающихся в камеру.

— Бог ты мой! — Дорфманн улыбнулся. — Где вы это выкопали? Снимок делала сестра Карла. Я помню, как позировал для этой фотографии, будто это было вчера. Стоял теплый летний день. Лето сорок третьего. Одно из самых жарких на моей памяти. — Он поднял глаза. — Да, я знал Карла Хейманна. Он был моим другом. Мы были соседями и учились в одном классе. Карл был умным парнем. Слишком много думал о том, о чем в те времена задумываться не стоило. Его сестру Марго я тоже знал. Она была на несколько лет старше Карла и вечно квохтала над ним как наседка. Красивая девушка, все парни были в нее влюблены. Марго обожала Карла… Когда он исчез, она все время твердила, что он покинул Германию, нанялся на грузовое судно, чтобы избежать призыва. Я встретил ее после войны, и она сообщила, что Карл уехал в Америку и у него все отлично. Утверждала, будто Карл еще до войны всегда говорил, что уедет туда.

— Вы ей поверили?

Герр Дорфманн пожал плечами:

— Она мне так сказала, а я хотел верить. Но все мы знали, что Карл пропал после той ночи огненной бури, как и многие другие. Именно в ту ночь я видел его в последний раз. То была ночь мертвых, а не живых, герр Фабель. Позже я просто считал, что он один из мертвых. Еще одно имя на записке, прилепленной к стене. Знаете, их были тысячи, таких записок. Тысячи и тысячи… Бессчетное количество листков с именами, иногда фотографии с вопросами, не видел ли кто этих людей. Бумажки, прикрепленные на руинах дома или жилой постройки, с указанием, где их семья. Помните, то же самое делали, когда террористы атаковали башни в Нью-Йорке? Стены, покрытые записками и фотографиями? Так вот, тогда было так же, только записок в десять раз больше.

— Вы сказали, что видели Карла в ту ночь? В ночь двадцать седьмого июля?

— Мы жили на одной улице, буквально за углом отсюда. Мы были близкими друзьями, не лучшими, но близкими. Карл был тихим пареньком, нежным. Короче, мы договорились двинуться на другой берег Альстера и уже собирались вместе сеть на трамвай. Но не поехали.

— Почему?