Крейг Расселл - Вечная месть

— Мы уже садились в трамвай, когда Карл внезапно ухватил меня за рукав. Он сказал, что должен держаться поближе к дому. Я спросил почему, но он не смог объяснить толком. Просто нутром чуял, наверное. В общем, мы не поехали, а пошли домой и взяли велосипеды. Он был прав — в ту ночь нужно было находиться ближе к дому.

— Вы были с Карлом, когда началась бомбардировка?

Хайнц Дорфманн улыбнулся неуверенно и печально, и впервые Фабель смог увидеть в нем тень того юнца, что стоял на фото рядом с Хейманном.

— Как я уже сказал, стояло чудесное лето. Я помню, какими мы были загорелыми. — Он задрал голову, словно подставляя лицо призраку давно угасшего солнца. — Такое яркое лето, такое жаркое. Британцы это знали. Знали, и воспользовались этим. Они знали, что подносят спичку к бочке с порохом. Мы уже давно привыкли к авианалетам. Британцы бомбили Бремен и Гамбург весь сорок первый год, но большие армады насылать не имели возможности. Самолетам нужно было возвращаться примерно через минуту после полета над городом. Но, помимо этого, Гамбург был хорошо подготовлен: нам было приказано укрепить подвалы и превратить их в бомбоубежища. Существовали еще и огромные общие бомбоубежища. Там могли спрятаться до четырехсот человек. Стены катакомб убежищ были сделаны из бетона двухметровой толщины, и, наверное, они были самыми надежными из всех в европейских городах. Они могли защитить нас от огня, но не от жара. К сорок третьему году британские бомбардировщики уже могли нести больше бомб и дольше держаться над городом. Мы все больше и больше времени проводили под землей. А затем, в конце июля, британцы прилетели армадой. Две ночи до этого они бомбили центр города… Именно тогда они уничтожили кирху Святого Николая и зоопарк. Потом был короткий налет, просто чтобы нервы потрепать. Но в ночь двадцать седьмого и утро двадцать восьмого Гамбург превратился в ад. Свою операцию англичане назвали «Гоморра». Вы ведь знаете, что случилось с библейским городом Гоморрой, верно?

Фабель кивнул.

— Все началось незадолго до полуночи. Почему-то сирены тогда ревели не так сильно, как обычно. В нашем доме подвала не было, поэтому мы все высыпали на улицу. Стояла чудесная летняя ночь, и небо вдруг наполнилось «новогодними елками», как мы их называли. Они были красивыми, правда красивыми. Огромные грозди, сверкающие красными и зелеными огнями, великое множество гроздей, грациозно опускались на город. Я буквально застыл, глядя на них. Конечно, они предназначались лишь для того, чтобы обозначить цели для следующей волны бомбардировщиков. Я слышал, как она приближалась. Вы даже представить не можете, что это за звук, когда двигатели почти восьми сотен военных самолетов сливаются в оглушающий раскатистый гул. Просто поразительно, какой ужас может вызвать звук. А потом мы услышали другой звук, еще более жуткий. Словно гром, только в тысячу раз сильнее, прокатился по городу. Людей охватила паника. Все побежали. Стоял дикий крик. Мир словно сошел с ума, и я потерял в толпе семью и Карла. Его я тоже не видел. А потом он вынырнул словно из ниоткуда и схватил меня за рукав. Он был сам не свой от беспокойства — тоже потерял из виду семью. Мы решили двигаться к главному общественному бомбоубежищу, предположив, что наши близкие сделают то же самое.

До убежища мы добрались, но противоударные двери были закрыты и мне пришлось колотить в них, прежде чем старик в шлеме бойца ПВО впустил нас. Мы искали родных, но безуспешно, и потому потребовали, чтобы нас выпустили, однако двери открывать отказались. Помню, я тогда подумал, что это не важно. Что мы все равно умрем. Я никогда прежде не слышал взрывов такого количества бомб. Словно какой-то гигант молотом пытался сровнять город с землей. А потом стало тише. Следующая волна не была такой мощной. Более тихие взрывы, словно сбрасывали бомбы поменьше. Но конечно, это было не так. Ублюдки бросали на нас зажигалки. Они все спланировали: первыми упали тяжелые бомбы, чтобы разнести здания, а затем зажигательные, чтобы все поджечь. Я сидел в бомбоубежище и думал о маме и двух сестренках, оставшихся где-то на улице. Приходилось надеяться, что они нашли укрытие. Карл испытывал то же, что и я, только он был чуть ли не в истерике. Он рвался наружу, чтобы найти мать и сестру.

Сначала все сидели довольно спокойно, но скоро наши нервы сдались, как и дома над нами. А потом стало жарко. Я даже описать не могу этот жар. Бомбоубежище постепенно превращалось в печь. Воздух сюда закачивался насосами с улицы. Мы пользовались ручным насосом, но вынуждены были бросить это дело, потому что наполняли убежище только дымом и раскаленным воздухом. И постепенно мы начали задыхаться. Чего мы не знали, так это того, что творилось в подвалах и убежищах по всему Гамбургу. Огненная буря, понимаете ли. Словно голодный зверь, питающийся кислородом, она высасывала воздух. По всему городу сначала дети и старики, а потом и все остальные либо задыхались, либо спекались заживо в лишенных воздуха убежищах. Одни требовали, чтобы открыли двери и можно было бы посмотреть, что происходит вокруг, другие возражали. Но потом, когда гром бомбардировки поутих, все уже настолько измучились, что было принято решение рискнуть.

Мне не хватает слов, чтобы описать то, что мы увидели, герр Фабель. Когда мы открыли двери, то словно распахнули врата самого ада. Первое, что мы заметили, — воздух буквально высосало из убежища, утаскивая при этом и людей. Кругом все полыхало. Но не так, как обычно горят дома. Это было как горнило огромной доменной печи. Британцы рассчитали, что, разрушив дома, а потом засыпав фосфором, создадут воздушные вихри, от которых температура поднимется достаточно высоко, чтобы сжечь дома и людей, не попавших под прямой удар. В некоторых частях города температура достигала тысячи градусов. Я высунулся из убежища и тут же начал задыхаться и хватать воздух ртом, будто долго бежал. Я просто не мог набрать в легкие достаточно воздуха и глазам своим не верил — люди полыхали как факелы. Там был ребенок… Не знаю, мальчик или девочка… Но, судя по росту, лет восьми-девяти… Он лежал лицом вниз, наполовину погрузившись в полотно дороги. Гудрон растаял, понимаете ли. А потом я увидел ту фигуру, бредущую по улице. Это было самое жуткое и в то же время самое завораживающее зрелище, что мне довелось когда-либо видеть. Женщина, что-то прижимающая к груди. Думаю, это был ребенок. Она шла по улице прямо. Не пошатываясь. Не спеша. Но и она, и ее младенец были… единственное слово, какое я могу подобрать, — сияющие. Словно сделанные из яркого пламени. Я будто смотрел на огненного ангела. Помню, подумал тогда, что не имеет значения, выживу я или умру, ведь такое зрелище — нечто большее, чем способен выдержать человек в своей жизни. А потом она исчезла. Как вам известно, огненная буря создает воздушные потоки ураганной силы. Такие потоки со скоростью двести пятьдесят километров в час подхватывали людей и засасывали в огонь. Женщину с ребенком буквально слизнуло, втащив в горящее здание, словно огонь протянул лапу и схватил добычу.