Гордон Стивенс - Проклятие Кеннеди

Ночь была теплой и приятной; в отель он вернулся уже к одиннадцати часам. Проверил, нет ли для него писем, включил по телевизору «Си-эн-эн» и начал заносить в дневник новые записи, поглядывая на экран, когда там появлялось что-нибудь интересное.

Началась передача о борьбе за звание кандидата на пост президента от Демократической партии. Он мельком посмотрел на экран, потом заинтересовался и отложил дневник. Речь шла о политиках, уже выдвинувших свою кандидатуру; дав их краткие биографии и отчет о предвыборных платформах, авторы передачи стали говорить об их потенциальных соперниках. Все они выступали хоть один раз в течение последней недели, все давали интервью, говоря о том, что собираются включиться в борьбу за президентский пост, чего, собственно, от них и ожидали. Однако Донахью среди них не было.

Кадр сменился. Поразительное зрелище, подумал он, великолепное место, но какое отношение имеет все это к выборам президента? Прежде оператор показывал серые городские пейзажи; здесь же был склон холма. На взгорке впереди стояло нечто вроде часовни, ее стены вздымались в небо, как крылья. Сзади был разбит лагерь: мерцали костры, вдали темнели деревья, а небо вверху было ослепительно алым.

Есть еще один потенциальный кандидат, говорил голос за кадром: сенатор Джек Донахью. Последний уик-энд он с женой провел в Эйнджел-Файр, Нью-Мексико, где возведен памятник погибшим во Вьетнамской войне.

Произошла очередная смена кадра: теперь была ночь, ярко горели костры, бросая блики на лица ветеранов. Среди них был Джек Донахью — в футболке, ветровке и джинсах; он то ходил от костра к костру, то пил с кем-то пиво, то говорил с людьми в каталках. Кэт Донахью, в джинсах и теплой рубашке, иногда сопровождала его, иногда нет, иногда стояла, засунув руки в карманы и слушая кого-то — на лице у нее было написано сочувствие, — потом кивала и открывала переданную ей кем-то банку с пивом. В лагере были в основном мужчины, хотя некоторые приехали с женами и семьями. В закадровом тексте рассказывалось о Донахью: как он выступал против Вьетнамской войны, но сам пошел воевать и был ранен; как он вернулся и отказался от высокой награды. Теперь на экране вновь появилась часовня с флагами, а репортер говорил об истории памятника в Эйнджел-Файр. Вот Джек и Кэт Донахью опять идут вместе, обнявшись; потом останавливаются у другой группы, смеются и снова мрачнеют. Президент для американцев — не просто глава государства, подумал Хазлам; он еще и главнокомандующий. Произошла последняя смена кадра: уже наступило утро, часовня сияла белизной на фоне голубого неба, четыре флага трепетали на ветру, а на возвышении под ними стояли несколько выступающих, окруженные гигантской толпой в несколько тысяч человек. Однако Донахью на возвышении не было; он не присоединился к организаторам. Вот речи и молитвы кончились; зазвучал гимн, поднимаясь над часовней, над флагами к самому небу, а оператор тем временем скользил камерой по лицам людей в толпе. Донахью стоял, замерев по стойке «смирно»; рядом с ним были Кэт и высокий ветеран с одной рукой.

Джек Донахью, можно сказать, уже президент, подумал Хазлам, а Кэт Донахью — уже Первая леди. Он выключил телевизор, взял телефон, набрал номер Митча Митчелла в Вашингтоне и услышал голос автоответчика, предлагающий ему оставить сообщение.

— Митч, это Дэйв Хазлам. Я звоню из Милана. Только что видел по «Си-эн-эн» передачу о Донахью. Хочу пожелать тебе удачи.

Песок был золотым, волны отсвечивали белизной, и она начинала тонуть, уже начинала дрожать от холода и страха перед волнами, перед тем, что случится завтра, когда похитители позвонят и велят передать трубку Марко.

— Поговорите со мной, Дэйв… — Она сидела у телефона, завернувшись в одеяло. — Скажите, что все будет хорошо.

— Хотите, чтобы я пришел?

— Если вы не против.

— Буду через пятнадцать минут, но не отпирайте двери заранее.

— Вы сегодня ужинали? — спросил он, приехав. — Когда вы ели в последний раз? Примите душ, оденьтесь, и я приготовлю вам что-нибудь.

Она пошла в ванную, сняла халат и шагнула под душ, не уверенная, что заперла дверь или даже просто закрыла ее. Она хотела только поговорить с кем-нибудь — так она сказала ему, сказала себе. Но на самом деле она хотела не быть одна, на самом деле ей нужен был кто-то, кто обнял бы ее и сказал, что все в порядке, кто избавил бы от холода не только ее тело, но и душу, — человек, рядом с которым она могла бы свернуться и заснуть, зная, что она в безопасности и что утром, когда она проснется, все будет хорошо.

Это против правил, Дэйв, напомнил себе он, но на то и придуманы правила, чтобы их нарушать. Он нашел яйца, грибы, заварил чаю и налил его в две кружки; затем понес одну из них в ванную.

— Можно войти?

Франческа затянула поясок халата.

— Да.

— Наденьте что-нибудь другое, — предложил он, — вам станет получше.

Она пошла в спальню и сбросила халат, слыша, как он возится на кухне. Впервые на своей памяти она почувствовала себя спокойной и согревшейся. Если бы он вошел сейчас, пока она голая… если бы он вошел и увлек ее на кровать, она отдалась бы ему и приняла его, дала бы ему наполнить себя. Она выбрала джинсы и свитер, потом села и подкрасилась.

— Ну как, теперь лучше? — спросил он, когда она присоединилась к нему.

— Намного.

— Выглядишь неплохо. — Он улыбнулся ей и поставил на стол омлет и хлеб.

— Может, и виски? — предложила она, поев и налив им обоим по большому стакану пива.

— Расскажи мне о Паоло, — сказал Хазлам. — Как вы с ним жили? — Примерно тот же вопрос он задавал ей на первом совещании.

Паоло — хороший муж, повторила она, и хороший отец. Паоло очень внимателен к ней и девочкам. Паоло заботится обо всех них, покупает им все, что они захотят. Конечно, он делает карьеру; его карьера всегда была успешной.

— Ну, а ты? — она сменила тему. — Ты женат, есть дети? Расскажи мне о них, расскажи о том, чем ты занимался до того, как выбрал эту профессию.

Он женат, сказал ей Хазлам, жену зовут Меган, и у них двое сыновей; прежде чем стать консультантом по киднеппингу, он служил в армии.

— В Воздушно-десантной службе. — Она слыхала о ней, представляла себе, что там делают.

Да, подтвердил он; в ВДС. Он уже говорил об этом на первом совещании с семьей.

— Ты убивал людей? — спросила она.

Хазлам пожал плечами.

— О чем ты думал, когда убивал? — не отступала она.

— Что говорил, когда возвращался после этого домой?

Ничего, сказал он; они с Меган договорились никогда не поднимать эту тему. Это разные миры, начал было объяснять он; своим делом он обычно занимался далеко от дома. Но как он это делал, настаивала она, как мог он заставить себя сделать это? Это не так, как ты думаешь, сказал он ей; иногда ты один, но, как правило, вместе с отрядом. И этому тебя, в конце концов, учили.