Зоран Чирич - Хобо

«Более тщательного расследования не было потому, что главным подозреваемым был ты ». Наверняка, он в молодости посмотрел слишком много фильмов с Хамфри Богартом. Я вспомнил, что в детстве он иногда водил в кино и меня, но, должно быть, я забыл ключевые сцены. Помнил только стрельбу, потасовки и несущиеся машины.

«А ты никогда не задавался вопросом, почему у тебя ни разу не взяли отпечатки пальцев?». Он хорошо освоился с ролью циничного детектива. Даже его голос звучал спокойно, без строгости и злобы. «И ты, и я хорошо знаем, чьи отпечатки были на этом пистолете», тут он театральным жестом поднял руку, на ладони которой лежал главный реквизит всего этого спектакля. Не знаю насчет отца, но я очень, очень хорошо понимал — то, что происходило сейчас, не было фильмом . Тем не менее, когда он принялся размахивать ТТ, я сыграл свою роль . Роль грубого отрицательного героя. Я ударил его по лицу и вырвал у него пистолет. Хороший способ добиться драматического эффекта и избавиться от смертельно серьезной скуки. Не знаю, разделял ли отец мое мнение, но он замолчал. Его лицо омрачилось, но уголки губ тронула грустная улыбка. Как будто ему было жалко, что я исполнил и последнее его тайное желание.

«Ты рылся в моих чистых трусах», сказал я ему, засовывая пистолет за пояс. Чужую невоспитанность учтивостью не лечат. Я повернулся и вышел вон.

Пока я быстрым шагом удалялся от дома, в голове у меня стучала только одна мысль: этот человек, с которым я только что был рядом, в пятьдесят восьмом смотрел игру «Манчестер Юнайтед» на белградском стадионе «Маракана» [30] «Маракана» — неофициальное название стадиона «Црвена Звезда» в Белграде. . Невероятно, но это неопровержимый факт. Он часто показывал и Бокану, и мне билет на матч, который хранил как самый дорогой сувенир. Он в мельчайших деталях описывал нам давку на стадионе, дриблинги Бобби Чарльтона, его глаза сияли, когда он заводил рассказ о том, какой феноменальный гол забил со свободного удара Бора Костич, сравняв счет на 3:3, и какая борьба кипела на поле в оставшиеся три минуты. Кончилось все тем, что англичане сохранили результат, который повел их дальше — с мюнхенского аэродрома прямо на тот свет. Отец никогда не забывал рассказать, как он плакал, когда услышал, что случилось. У этого человека были слезы, но его вовремя научили приберегать их для себя самого.

Город был призрачно пуст, очищен от остатков ночных развлечений. Асфальт охлаждался от шагов одиноких прохожих. Адреналин перетек в дома и сны. Что ж, никогда не поздно совершить еще одну прогулку. Я вернулся к Йоби. Виновник торжества все еще праздновал.

Увидев меня, он нисколько не удивился. «Где тебя носило?», пробормотал он и направился в сторону сортира. «Ну, хорошо, что ты пришел. Может я, все-таки, найду этот кусок шита», слышал я его ворчание и звук струи. Он накурился как кусок копченой свинины. Двигался примерно как качающаяся люстра: то приклеиваясь к стенам своей загаженной квартиры, то отталкиваясь от них. Выкопал откуда-то бутылку красного вина: «Все, что осталось». Косовский «гаме». Йоби называл его косовский «гейм». В этом была своя логика. Ведь вино это игрушка, суррогат крепости. Вино требовало пить его и пить. Нужно много времени и много места в животе, чтобы поймать кайф. Правда, мы с ним уже были под кайфом .

Йоби был не из «типов с прибежищем до утра», но он был «типом со своей норой», поэтому я спокойно попивал это дежурное вино, ни тяжелое, ни терпкое, с нейтральным вкусом, «справа от полусладкого». Редкие слова, которые сползали с наших языков, отскакивали от одного к другому, распадаясь на не менее бессмысленные слоги. Усталость накрыла нас как прозрачная штора, через которую проступал тусклый свет фонаря. Мы утопали в пуховой тишине, насыщенной видениями и мыслями.

Где-то перед рассветом я вспомнил, почему сюда вернулся. Тот кусок шита так и не появился. Я спросил его, можно ли осесть на некоторое время у него. Йоби с усилием прозевался и заохал от раздумий, на которые был неспособен. Он обхватил рукам лопающуюся по швам голову и оставался в этой мученической позе долгое время, а потом опять явил мне свое истощенное, длинное лицо.

«Какие-то проблемы?», спросил он у выпитой бутылки «гейма».

«Нет, сейчас все в порядке», ответил я за нее.

«А-а, это хорошо… Хорошо, что ничего… потому что, знаешь», он остановился, чтобы выдохнуть воздух из легких, но, похоже, в них ничего больше не осталось, «мне не нужна полиция в доме».

«Я понял», сказал я и поприветствовал его так, как делают это подвыпившие члены дружины по охране общественного порядка, находясь при исполнении обязанностей.

Вялое шипение было адресовано мне, так же как и поднятый указательный палец: «Я тебя предупреждал, Зокс. Ты не можешь сказать, что не предупреждал».

«Ты чего, все нормально», завопил я самым дружеским тоном, на какой был способен. В тот момент, думаю, я был готов обнять его обеими руками и поцеловать в губы, только бы он не продолжал оправдываться, меля поучительные истории про Барона и его людей, которые всегда кончают тем, что становятся ничьими . Вот насколько мне было жалко, что я спросил у него то, что спросил. «Йоби, на самом деле, все нормально», я не давал ему не только заговорить, но даже поднести к губам сигарету. «Клянусь тебе, все нормально, и давай забудем об этом». Я заставил его смотреть мне в глаза, хотя его веки, отекшие и отяжелевшие, сами закрывались от всей употребленной в эту ночь дури. «Ты мне не крыша, ты мне друг. Ясно?». Пока я произносил эти великие слова, сознание у меня прояснилось, и до меня дошло, что моя жизнь вовсе не зависит от этого разговора. Мне показалось, что и Йоби понял, что я понял, по крайней мере, его вздох производил такое впечатление. Это был вздох человека, который напоролся на собственный принцип — людям нельзя верить, но их нужно принимать всерьез. Сейчас он убедился, что этот принцип действует и в отношении друзей. Особенно друзей. А я убедился, что мой тощий болтун постарел, причем именно в свой день рождения.

Я ушел раньше, чем он заснул. Казалось, я крадусь из чужой незнакомой квартиры. Тупое утреннее солнце стерло предыдущую картину. Она исчезла в сияющей пустоте, в глубине шпалеры накренившихся зданий. На ватных ногах я направился к Кинки.

Она была более проспавшейся, чем я. Я присоединился к ней, и мы вместе маленькими глотками стали медленно пить благословенный, горячий, черный кофе. Она ни о чем меня не спрашивала. У нее была своя ночь. А еще у нее была комната для меня. И сок из свеклы и лимона, чтобы промыть бронхи и кишки. Она его сама делала. Без лимонной кислоты, так она сказала. Натурально витаминизированный, цвета розового вина, смешанного с гибискусом.