Дмитрий Петров - Нелюдь

Я тогда постеснялся и не спросил, почему у нее в семье такие странные отношения. Для меня эти Хельгины слова были дикостью. У нас в семье нельзя было сказать такого. Но тогда я не спросил, а потом уже просто не было повода. Да и какое мне дело до этого? Меня ведь интересовала Хельга, а не ее родители.

Мы дружили весь первый семестр и половину второго. Как сейчас помню, что я тогда впервые почувствовал настоящую влюбленность. Мама с папой даже пугались, что чувство слишком захватит меня и я стану плохо учиться. Может быть, именно так бы и произошло, такая опасность была.

Но потом все разрушилось. В один миг. Наверное, я был слишком впечатлительный и романтичный юноша. Что называется — домашнее, книжное воспитание.

Влюбленность мешала мне даже целоваться с Хельгой. Она казалась мне почти неземным существом, почти небожительницей.

Наверное, тут сказывался и ее сильный акцент. Она говорила по-русски с акцентом, который казался мне очаровательным. Характерные для эстонцев протяжные гласные и трудности с шипящими звуками приводили меня в полное умиление.

Кроме того, я был мальчишка, а она почему-то казалась мне загадочной и таинственной взрослой дамой. Когда я приезжал к ней в общежитие, я с трепетом видел тумбочку рядом с кроватью Хельги, на которой стояли и лежали разные красивые и непонятные предметы женской косметики и вообще женского обихода. Каждый раз перед этой тумбочкой я благословенно замирал.

Европейская дама — вот кем она мне казалась. Как же взять да и поцеловать такую?

Так называемые прибалты всегда вызывали у русских восторженный трепет. К нашей семье это не относилось. Мои родители родились и выросли в Эстонии, так же, как и их предки. И сам я частенько проводил лето на даче в Нарва-Йыэсуу, у старых знакомых.

— Народ как народ, — говорил папа. — Точно такой же, как и все остальные малокультурные народы… Пьют кофе, чистят улицы шваброй, но на этом все и заканчивается.

— А поэты, писатели, художники? — вспоминала мама и называла выплывавшие из памяти имена, которых никто в мире никогда не слышал.

— Вот именно, — говорил папа и смеялся. На этом разговор и заканчивался. Но Хельга меня завораживала. Она была такая изящная, такая стройная, такая стильная…

На чем держалась наша дружба эти полгода? Не знаю, но я чувствовал, что Хельга относится ко мне с интересом. Только вот в гости отказывалась прийти.

— Это неудобно, — говорила она каждый раз и шутливо трогала меня за запястье. — Прийти в гости к молодому человеку — это к слишком многому обязывает…

А закончилась моя любовь на первом курсе совершенно внезапно. Была уже весна, и я провожал Хельгу в общежитие. Помнится, мы были с ней в театре. Приезжал на гастроли театр «Ванемуйне» Каарела Ирда, и я пригласил Хельгу.

Перед общежитием был скверик, куда мы и зашли покурить. Сели на лавочку, и тут я решился наконец поцеловать Хельгу.

«Сколько можно! — сказал я себе строго. — В конце концов, это становится смешным. Такая робость просто неуместна, и, наверное, разочаровывает Хельгу… Она, может быть, ждет активности с моей стороны и уже подумывает, не идиот ли я…»

Я поцеловал ее, и ничего страшного не произошло. Хельга нисколько не возражала. Она в ответ обняла меня за плечи, и мы стали целоваться. Мимо проходили знакомые студенты, некоторые видели нас на лавочке и хихикали, но мы не обращали на это внимания. В студенческой среде то, что мы делали, не считается зазорным. Кто же не целуется в студенческие годы на лавочке? «Тогда и в институте учиться не стоит», — говорил один наш студент.

Одно только меня несколько озадачивало. Мне казалось, что я как бы «ломлюсь в открытые ворота…»

Я целовал Хельгу, она не возражала, обнимала меня. Но в то же самое время ее губы оставались мягкими и холодными. Она раскрывала их в поцелуе, но делала это как-то механически. И объятия ее рук были холодны. Не было той порывистости, которая сопровождает подобные «упражнения»…

Хельга позволяла себя целовать, а не делала это сама. Позволяла старательно, как прилежная ученица. Но в этом не было ни капли живости, ни одной искорки не только страсти, но даже интереса ко мне.

Я вгрызался в ее раздвинутые холодные губы, я пронзал языком ее рот. Хельга была спокойна и позволяла мне делать все это. И все. Не более того.

— Не надо, — остановила она меня, когда я стал рукой на ощупь расстегивать ее блузку, чтобы достать до груди. — Не надо. Тут много людей. И ты порвешь платье.

Это было сказано таким трезвым голосом, так рассудительно, что у меня даже прошел пыл. Я был озадачен.

Казалось, и сама Хельга была не удовлетворена. Когда я, пораженный ее спокойным тоном, отпрянул от ее лица, она, видимо, что-то сообразив, сама поцеловала меня, как бы приглашая продолжить прерванное занятие.

Я подумал, что, может быть, до нее «дошло», но и тут я ошибся. Мои надежды были тщетны. Хельга целовала меня теперь сама, но и в этом она вела себя как ученица, выполняющая задание. Она прилежно прилеплялась губами к моим губам, старательно просовывала язычок, но все это уже не могло меня вдохновить.

И тут надо же было появиться кошке. Летом кошки, как известно, увеличиваются в числе. Зимой они, может быть, сидят дома или, если бездомные — по подвалам и чердакам. А летом они гуляют. Каждая «сама по себе».

И вот такая именно бездомная кошка подошла к нам и стала тереться об ноги. Сначала — о мои, потом — о Хельгины.

Наверное, кошка думала, что мы дадим ей поесть, но напрасны были её ожидания. Ничего съестного у нас с собой не было. Кошка потерлась еще раз и подала голос.

— Ур-р, — сказала она. Мы с Хельгой не обращали на нее внимания, занятые собой. Как говорится, сытый голодного не разумеет…

— Мр-р… Ма-а-ау, — повторила кошка, стараясь придать своему голосу убедительности. Надо же было как-то объяснить нам, что она уже сутки ничего не ела!

Вероятно, в этот момент кошка лизнула голую ногу Хельги. Или ткнулась в нее мордочкой.

— А, — досадливо сказала Хельга, на секунду оторвала свои губы от меня и, метко прицелившись, острым концом туфельки изо всех сил ударила кошку прямо в подставленную морду…

Удар был вообще очень сильным, к тому же носок у туфли был заострен, так что морда кошки оказалась здорово разбита. Животное завопило и отскочило от нас. Я еще успел увидеть ее окровавленную морду.

— Лижется тут, — брезгливо произнесла Хельга и вновь приникла к моим губам. Но я больше не хотел целоваться. Не так-то это было и приятно с самого начала… Эксперимент был явно неудачным. К тому же… У нас дома всегда жили кошки. Иногда они пропадали, убегали куда-то. Мы заводили другую. Потом одна кошка умерла. Папа лично закапывал ее в землю на газоне возле дома.