Дмитрий Петров - Нелюдь

Я не представлял себе, как это может получиться, но у меня появилась слабая надежда.

Я не стал говорить ничего Юле, когда заехал к ней. Зачем обнадеживать понапрасну?

Людмила встретила меня и провела к дочери. Юля напрасно беспокоилась о том, что я могу вернуться в объятия Людмилы. По всему было видно, что к прошлому возврата больше нет, как писал Есенин… Людмила окончательно возвратилась к мужу, если это можно было так назвать. Похоже, она вообще утратила интерес к сексу после пережитого всеми нами потрясения.

Теперь она вся ушла в дочь. Глаза ее постоянно были полны слезами, и она только беспрестанно плакала и спрашивала, почему такой ужас произошел не с ней…

Я всегда замечал, что пережив несчастье, люди становятся лучше, мягче, добрее к другим. Пусть это жестоко звучит, но, наверное, человек так уж устроен, что только столкнувшись с настоящим горем, он «оттаивает» душой.

Едва я вошел, как увидел нечто совершенно непривычное для меня. В гостиной в углу над диваном висела икона. Никогда прежде в этом доме я не видел икон или других предметов, связанных с религией. Не только потому, что Геннадий в прошлом был коммунистическим руководителем, но и потому, что оба супруга были равнодушны к этим вопросам.

Теперь икона Богородицы висела гордо и значительно. Под ней была привешена лампада, и я заметил, что она зажжена. Где-то мне приходилось читать, что в обычные дни лампады жгут только очень набожные люди, а другие зажигают их только по церковным праздникам.

Не успел я ничего спросить о появлении иконы, как тут же увидел на груди у Людмилы крупный нательный крестик. Мне ли не знать, что она никогда ничего такого на груди не носила…

— Что ты так смотришь? — с вызовом, заметив мой недоуменный взгляд, спросила Людмила. — Я вчера была в Спасо-Преображенском соборе… Ставила свечку и молебен заказывала.

— О чем молебен? — поинтересовался я, все еще не будучи в состоянии прийти в себя от неожиданного поворота событий.

— За здравие, — вдруг жалобным голосом ответила Людмила и заплакала. Теперь у нее это было часто.

— Ко мне подруга заходила, — сказала она. — Посоветовала в храм сходить, помолиться. Я и пошла, и мне легче стало. Это нас Бог за грехи наказал тем, что случилось.

— За какие грехи Бог наказал Юлю? — спросил я. — Что ты такое городишь? Уж не такая она грешница, чтобы так ее наказывать.

— Это наши с Геной грехи, — ответила Людмила, опуская голову. — Ты же все про нас знаешь, я тебе рассказывала… И мою жизнь ты тоже знаешь, я — грешная дурная женщина… А Бог, как говорят, наказывает детей за грехи родителей. Если бы я вела себя иначе, с Юлей бы такого не случилось.

— Кто это тебе такое сказал? — поинтересовался я. Никогда прежде мне не приходилось слушать от Людмилы рассуждений о грехе и наказании…

— Батюшка в церкви сказал, — всхлипнула она. — Да и в Библии так написано, я сама читала…

— Ты читала Библию? — даже не смог я скрыть своего удивления. На моей памяти Людмила вообще никогда ничего не читала.

— Я купила, — сказала она. — В киоске там… В церкви продавалась. Я купила, и теперь мы с Юлей читаем. То есть я читаю вслух, а она слушает.

Она вдруг заговорщицки посмотрела на меня своими большими глазами и сказала:

— Ты знаешь, это очень помогает.

— Кому помогает? От чего помогает? — не понял сначала я.

— Раскаяние и молитва очень помогают, — ответила Людмила и заплакала опять. — Я теперь каждый день молюсь по три раза. Молитвенник вот купила там же. Тут очень полезные молитвы есть.

— И давно ты этим увлеклась? — спросил я, стараясь не показать своего отношения к пробудившейся вере у давно знакомой мне женщины.

— Пять раз уже была, — сказала мне Людмила, поджав губы. — Меня подруга первый раз отвела, познакомила там с женщинами. Они теперь ко мне даже заходят. Это у них называется — приходской совет. Как услышали о нашем несчастье, так теперь очень сочувствуют.

— Это они тебе все это рассказали — о грехах родителей, и о том, что раскаяние помогает? — спросил я. Людмила кивнула.

Больше я ничего не сказал, потому что доктора вообще такой народ, что с ними, как правило, лучше не говорить о религии. Еще моя бабушка рассказывала, что ее отец никогда не ходил в кирху. Он был доктором и втайне не верил в Бога. Докторский атеизм всему миру известен.

Так что лучше мне было не высказываться по этому поводу. Я прошел к Юле, которая на этот раз сидела в кресле и сразу узнала меня по шагам. Она была гладко причесана, и на лице ее были темные-темные очки с большими стеклами, закрывавшими глазницы.

Я целовал ее в прохладную щеку, но она не обняла меня в ответ. Только сжала мою руку и немного подержала ее.

Лицо ее при этом было странно-сосредоточенным.

— У тебя есть, что мне сказать? — спросила она неожиданно. — Ты что-то хочешь сообщить?

Я растерялся, это был странный вопрос.

— А почему ты спрашиваешь? — ответил я недоуменно. Юля сидела, подняв ко мне беспомощное, замкнутое лицо.

— Мне так показалось, — сказала она. — Теперь я часто чувствую людей, их настроение. Наверное, у меня открылось внутреннее зрение. Когда у человека исчезает какой-то орган чувств, то у него взамен обостряются другие. У меня больше нет глаз, зато появилось ощущение, что я могу читать чужие мысли и чувства.

— И что ты чувствуешь про меня? — спросил я, ошарашенный. Сегодняшний день, похоже, вообще был наполнен неожиданностями.

— Я почувствовала, что ты что-то узнал, — сказала Юля. — Ты весь наполнен какой-то информацией и не хочешь мне о ней говорить.

Я услышал, как сзади открылась дверь и в комнату вошла Людмила, остановилась за моей спиной.

— Просто мне удалось кое-что узнать о тех мерзавцах, которые сделали это с тобой, — ответил я сдержанно. — Только пока что мы знаем очень мало, поэтому я и не хочу говорить об этом.

— Зачем? — равнодушно произнесла Юля. — Какое это может иметь значение? Папа говорил мне уже, что он предпринимает усилия, чтобы найти их. И тот человек из милиции тоже говорил так же. Он недавно опять приходил, все вновь расспрашивал. И сказал, что он напал на след. Но что толку? Даже если их поймают, мне не станет от этого легче. Даже если их будут поджаривать на костре, у меня не появятся глаза вновь.

Я хотел сказать Юле, что это еще неизвестно, появятся или нет. Меня так и подмывало рассказать ей о Скелете и его идее. Но я не мог этого сделать, потому что отнюдь не был уверен в успехе нашего предприятия и не должен был давать пустых надежд.

— Сегодня мне опять снился сон, — произнесла Юля. — Будто мы все вместе поехали на дачу к тебе, Феликс. Мама, папа и я. И я снова видела всех вас, как прежде. Мы ходили по траве, над нами были деревья, и все это я видела.